Читать книгу "Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - Эрик Ларсон"

Несмотря на свою печаль и скуку, Эллис все-таки отыскивала в жизни некоторые приятные моменты, о которых считала необходимым сообщить матери. «Вчера мы ели картофельное пюре, виноград, курицу и каждый получил по стакану молока, каждый получил мороженое, потом большая тарелка, на которой лежал хороший ломоть лимонного пирога-торта, ведь правда, что это очень хорошая еда?»

Тот факт, что детей так хорошо кормили, мог бы успокоить миссис Питзел, получи она это письмо. Но все, однако, было не так, о чем бывший управляющий теперь рассказал Гейеру.

Каждый день Экелоу посылал своего старшего сына в номер, в котором жили дети, чтобы позвать их покушать. Мальчик часто рассказывал отцу, что заставал детей плачущими, «похоже, они были убиты горем, страдали по дому и хотели увидеть свою маму или узнать хоть что-нибудь о ней», – писал Гейер. Горничная-немка Каролина Клаусманн часто бывала в номере, где жили дети, и наблюдала те же мучительные сцены. Она переехала в Чикаго, сказал Экелоу. Гейер сразу же записал ее имя в блокнот.

«Холмс говорил, что Говард – очень нехороший мальчик, – вспоминал Экелоу, – и он пытался его куда-нибудь пристроить, в какое-нибудь детское учреждение, или поручить его какому-либо фермеру – вот так он хотел избавиться от ответственности за мальчика и необходимости смотреть за ним».

В душе Гейера теплилась надежда на то, что дети все еще живы, как утверждал Холмс. Несмотря на двадцать лет, проработанных в полиции, Гейер с трудом мог поверить в то, что кто-то способен убить троих детей, тем более без всякой на то причины. Зачем Холмсу понадобилось возить детей из города в город и тем самым обрекать себя на беспокойство и лишние расходы, если его целью было их убийство? Зачем он купил каждому из них хрустальное перо, водил их в зоопарк в Цинциннати и позаботился о том, чтобы все получили по куску лимонного пирога и мороженое?

* * *

Гейер направился в Чикаго, но чувствовал при этом глубокое нежелание уезжать из Индианаполиса – «что-то, казалось, подсказывало ему, что Говард так и не уехал отсюда живым». В Чикаго он, к своему великому удивлению, узнал, что управление городской полиции ничего не знает о Холмсе. Он разыскал Каролину Клаусманн, которая теперь работала в «Швейцарском отеле» на Кларк-стрит. Стоило ему показать ей фотографии детей, как ее глаза наполнились слезами.

Гейер поспешил на поезд, шедший в Детройт, город, из которого Эллис писала свои последние письма, найденные в жестяной коробке.

* * *

У Гейера постепенно формировалось отношение к человеку, которого он разрабатывал. В личности Холмса не было ничего рационального, но его поведение, казалось, следовало какой-то ранее выбранной модели. Гейер знал, что искать в Детройте, и с помощью уже другого полицейского детектива начал терпеливое прочесывание отелей и пансионатов. Хотя он рассказывал заготовленную историю и показывал фотографии не одну сотню раз, он никогда при этом не чувствовал усталости, всегда проявлял терпение и вежливость. В этом была его сила. Его слабость была в его вере в то, что зло имеет границы.

Он вновь взял след детей, а параллельно с ним нашел и регистрационные записи о Холмсе и Йок, но в этот раз он открыл нечто еще более странное, а именно – в этот период времени Кэрри Питзел и двое других ее детей, Дейззи и совсем крошечный Уортон, также поселились в том же самом отеле, в отеле, который назывался «Отель Гейса». К своему великому удивлению, Гейер понял, что Холмс передвигает три разные группы путешественников с места на место, как будто это были не люди, а детские игрушки.

Обнаружил он и еще кое-что.

Во время переходов от одного жилья к другому он понял, что Холмс не только держал Кэрри отдельно от Эллис, Нелли и Говарда: он поместил их в детские учреждения, находившиеся в трех кварталах друг от друга. Внезапно истинный смысл того, что проделал Холмс, дошел до него.

Он перечитал последнее письмо Эллис. Он писала своим бабушке и дедушке в воскресенье, 14 октября, в тот самый день, когда ее мать вместе с Дейззи и малышом поселились в «Отеле Гейса». Это письмо было самым печальным из всех. Эллис и Нелли простудились, а погода сделалась почти зимней. «Передайте маме, что мне очень нужно пальто, – писала Эллис. – Я совсем окоченела в этой курточке». Отсутствие у детей зимней одежды заставляло их безвылазно, изо дня в день, сидеть в своей комнате. «Мы с Нелл только и можем, что рисовать, но я так устаю от сидения на одном месте, что могла бы встать и полететь. Я хочу вас всех увидеть. Я так скучаю по дому, что и не знаю, как мне быть. Наверное, Уортон уже начал ходить, верно? Хорошо бы он был здесь, тогда и время проходило бы быстрее».

Гейер был потрясен. «Ведь когда эта бедная маленькая девочка Эллис писала своим бабушке и дедушке в Галву, штат Иллинойс, жалуясь на холод и передавая сообщение для матери, прося более подходящую и более теплую одежду, мечтая о том, чтобы крошка Уортон помог им скоротать время – пока этот измученный одинокий ребенок писал это письмо, ее мать, ее сестра и такой желанный Уортон находились всего в десяти минутах ходьбы от нее – и находились в этом месте еще пять следующих дней».

Для Холмса это была игра. И Гейер это понял. Он обладал ими всеми и упивался своим владением.

Одна приписанная к письму фраза Эллис продолжала стучать у Гейера в голове:

«Говард, – приписала она, – сейчас не с нами».

Тюрьма «Мойаменсинг»

Холмс сидел в своей камере в тюрьме «Мойаменсинг» – большом здании с башней и зубчатыми стенами, построенном на пересечении Десятой улицы и Рид-стрит, в южной части Филадельфии. Водворение в тюремную камеру его, казалось, не сильно беспокоило, хотя он оспаривал его юридическую обоснованность. «Самое большое унижение я испытываю от того, что я заключенный, и оно убивает меня намного более жестоко, чем любое из неудобств, которые я должен здесь переносить», – писал он. Хотя фактически он вообще не подвергался никаким унижениям. Если он чувствовал что-нибудь, то лишь самодовольство, проистекающее из того, что пока никто не мог предъявить ему никаких конкретных доказательств того, что он убил Бена Питзела или его до сих пор не найденных детей.

Его поместили в одиночную камеру размером девять на четырнадцать футов с узким зарешеченным окном на внешней стене и единственной голой электрической лампочкой, которую охранник выключал каждый вечер в девять часов. Стены камеры были выкрашены в чисто-белый цвет. Каменные стены тюрьмы помогали противодействовать жаре, охватившей весь город, да и большую часть страны, но ничего не помогало бороться с влажностью, которой всегда печально славилась Филадельфия. Она словно натягивала на Холмса и его собратьев-заключенных плащи из мокрой шерсти, но на это он вроде бы пока не обращал внимания. Холмс вел себя как примерный заключенный – вернее сказать, самый примерный из примерных заключенных. Он вел своего рода игру, целью которой было получение определенных уступок от тюремного начальства и надсмотрщиков. Ему было разрешено носить свою одежду, «иметь при себе часы и некоторые другие бытовые мелочи». Он нашел возможность покупать еду, а также газеты и журналы – все это ему доставляли в камеру. Он был в курсе того, как растет его скандальная общенациональная известность. Был он и в курсе того, что Фрэнк Гейер, полицейский детектив из Филадельфии, который допрашивал его в июне, был сейчас на Среднем Западе, где разыскивал детей Питзела. Предпринимаемые им разыскные действия привели Холмса в восторг, поскольку удовлетворяли его постоянную потребность во внимании и давали ему ощущение власти над детективом. Ведь он знал, что поиски Гейера окажутся тщетными.