Читать книгу "Дунаевский - Дмитрий Минченок"

Это была грандиозная фраза. Со Сталиным Дунаевского действительно связывали невидимые нити на протяжении всей жизни. Даже скорая после кончины вождя смерть Дунаевского воспринимается достаточно символично. Личных встреч со Сталиным у Исаака Осиповича не было, но он чувствовал, что Хозяин не оставляет его без внимания. Дунаевский написал песню "Дорогая моя Москва". Многие не знают, что у этой песни два автора текста: Лисянский и Агранян. История поучительная: как-то в одной газете Исаак Осипович прочёл стихи боевого офицера Лисянского о Москве, о солдатской доле, об оставленной девушке и захотел сочинить к ней музыку. Но что-то в словах его не устраивало, и он попросил режиссёра своего ансамбля Аграняна, с которым колесил по железным дорогам, дописать нужные ему слова. Агранян написал. Получилось, что два куплета принадлежат Лисянскому, три дописаны Аграняном, да и сам Исаак Осипович несколько слов вставил.

Сюжет песни был очень доходчивый, простой: про Москву, которую надо защищать, и про девушку, которая ждёт бойца. Песня удалась. Название он ей дал "Дорогая моя Москва". Весь сыр-бор разразился из-за незатейливой строчки про девушку, которая ждёт. Новая песня была впервые исполнена на Дальнем Востоке. Железнодорожное начальство доложило об успехе куда следует. А секретарём по идеологии тогда был товарищ Щербаков. Он, в свою очередь, доложил Сталину, мол, есть, товарищ Сталин, у нас новая песня. Композитор Дунаевский написал. Сталин захотел её услышать. Послушал и говорит: "Хорошая песня. Надо её исполнять". Это была директива.

На следующий день композитора вызвали в политуправление ЦДКЖ и говорят: "Исаак Осипович, песня хорошая, Сталину понравилась, но только хотелось бы, чтобы там сам Иосиф Виссарионович тоже как-то фигурировал". Дунаевский отвечает: "Я не против, но только от меня слова не зависят, я композитор, надо обращаться к песеннику — автору стихов. Если он заменит, то пожалуйста". Дунаевский поговорил с Аграняном, тот согласился. В новом варианте стал ждать солдат Сталин, а чтобы рифму и размер соблюсти, Агранян изменил строчку, и получилось: "Где любимый наш Сталин живёт". Так появился новый вариант песни. Доложили вождю, что песня доработана и готова к репродуцированию на всю страну. Вождь выразил желание снова послушать. Выслушал и говорит:

— Очень хорошая песня, но скажите, товарищи, когда у вас девушка Сталиным стала?

Иногда бог тоже умеет шутить. И тогда герои радуются и выходят живыми из огня. Исаак Осипович вышел из того огня живым. Так песня со ждущим и живущим Сталиным просуществовала до самой смерти вождя, а потом, когда началась борьба с культом личности, Сталина убрали, и опять появилась девушка. А косвенные отношения Дунаевского и Сталина продолжались. В 1949 году, когда вся страна восторженно отмечала семидесятилетие вождя, Исаак Осипович написал две песни: "Письмо матери" и "Окрыляющее слово" на стихи Рублёва. Сам он писал: "Между делом я написал две песни, посвящённые 70-летию Сталина. Песни эти произвели переполох по своему неожиданному решению темы. Певцы и певицы испытали род нервной горячки в погоне за ними. Успех этих песен очень значителен, что меня радует. Не посчитайте меня нескромным, если я скажу, что это злоба дня нашей эстрады. Но, конечно, на пути этих песен выросли разного рода препоны в лице всяких строгих дядь и тёть, которые в своих привычных инструкциях не предусмотрели такого оборота решения творческой темы. Дело в том, что многие в публике умилённо вытирают глаза. Дело также в том, что в музыке нет ни одного громкого аккорда, ни одной высокой ноты. Как же в самом деле поступить чиновнику с песней, где старая мать пишет Сталину письмо и говорит:

И пусть вы не верите в Бога,

Но я каждый день, признаюсь,

В своей комнатушке убогой

За ваше здоровье молюсь".

Так Дунаевский в очередной раз неформально польстил вождю. Вся цензура стояла на ушах. Как это в песне про генсека может фигурировать Бог? Двум старикам на одной кухне не место. Последний раз Сталин вспомнил о композиторе в 1951 году, когда лично приказал подключить Дунаевского к созданию первого советского вестерна "Смелые люди" режиссёра Юдина. Исаак Осипович должен был написать музыку к этому фильму.

… Творчество Дунаевского было органично для своего времени. Произошло, как писал сам композитор, "объективное соединение характера эпохи с характером моего субъективного творчества, так развившегося и так обласканного народом именно в течение этой эпохи. Со смертью Сталина эта эпоха формально закончилась. Страна, партия будут идти по Сталинскому пути. Это верно, и думаю, что не подлежит сомнению, ибо Сталин оставил превосходное хозяйство во всех областях". Он удивительно трезво взглянул на себя: "В этой сложной обстановке мне и моему творчеству нелегко будет найти своё место. Дай Бог, чтобы всё это оказалось лишь настроением!.."

… Кто будет править страной после смерти Сталина? Что будет дальше? Эти вопросы постоянно муссируются на кухне на Можайском шоссе. Дунаевский спрашивает у сына, у жены. Никто не может дать ответа. Дунаевский отмечает, что лица у людей не радостные, скорее хмурые. И вдруг новое известие, не менее трагическое. Оно застаёт Дунаевского в городе его детства — Харькове. Умер его друг — один из лучших комических актёров Владимир Хенкин, легенда советской сатиры. О смерти сообщил Менделевич — Саша Мендель, как называли его в дружеском кругу, один из немногих настоящих друзей Дунаевского, конферансье, артист эстрады, который сам скончается через три года. Дунаевский как будто сам закрывал крышку фоба. Он оставался всё более одиноким. Вокруг всё меньше дорогих людей. Нельзя сказать, что Исаак Осипович имел очень много друзей. Нет, он был одиночка по складу характера. Его всегда окружали больше приятели, чем друзья. По-настоящему другом был только сын Геня.

Апрель пролетел незаметно. Новая метла мела по-новому. Это Исаак Осипович чувствовал на себе. Во-первых, позвонил Пырьев и, как всегда перемежая речь солдатскими прибаутками и забористой бранью, рассказал о том, что Ивана Грозного, его Ивана Грозного, с производства сняли и приказали выпустить в прокат незаконченную вторую серию Эйзенштейна. Во-вторых, работа над оперой отодвигалась на лето из-за всегдашней текучки, отнимавшей силы и энергию. То, чего Дунаевский боялся больше всего, произошло. Он неожиданно пишет: "Песни мои надоели мне до чёрта! Но, вероятно, придётся ещё много их писать".

Два года прошли в творческом застое. Кое-как сочинялась оперетта "Белая акация", которой суждено было стать последним сочинением композитора. Донимали болезни. Он ещё надеялся взбодрить себя внезапной влюблённостью, но любить было некого. Сердце остыло.

9 июня 1955 года случилась настоящая катастрофа. Уже примерно два года у него болели ноги, на что он, конечно, не обращал внимания. Утром Исаак Осипович не смог встать с постели: правая нога не пожелала его слушаться. Он подумал, что это паралич. Через два дня собрался консилиум профессоров — хирургов и невропатологов. Они поставили диагноз: эндартериит спазматического характера — разрушение внутренних стенок артерий. Его предупредили о самом худшем — о возможной гангрене. Через несколько дней Исаак Осипович радостно говорил: "В моём возрасте ампутация исключена. Оказывается, с этой болезнью режут ноги молодым. У меня положение не столь мрачно, так как не обнаружено никаких тромбов".