Читать книгу "Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс"

моего хозяина относительно времени моего отъезда. После завтрака я возвращаюсь на диван, просто намекая, что хотел бы отбыть как можно скорее. На это мистер Вартариан самодовольно кивает в знак согласия, и его брат с равным благодушием скручивает мне сигарету, после чего тратится добрые полчаса на подготовку для меня рекомендательного письма к их другу Мудуре Гане из селения Качахурда, которое Я ожидаю достичь где-то около полудня. Мой хозяин диктует, а его брат пишет. Посетители продолжают прибывать, и я начинаю немного беспокоиться о старте. На самом деле я начинаю желать, чтобы вся их бессмысленная церемонность оказалась на дне глубокого синего моря или какой-то столь же непостижимой глубины, когда по сигналу самого мистера Вартариана, его брат и целая комната посетителей одновременно поднимаются на ноги, и в равной степени одновременно сложив руки на груди и, повернувшись ко мне, прощаются со мной. Мой хозяин затем подходит, пожимает руки, дает мне письмо Мудуре Гане и разрешает мне удалиться. Он предоставляет двух zaptiehs для сопровождения меня за город, и через несколько минут я бодро rfxecm вдоль красивой маленькой долины. Прозрачные воды мурлыкающего ручья весело танцуют рядом с прекрасным отрезком дороги, птицы радостно поют в ивовых деревьях, и темные скалистые скалы поднимаются ввысь. Прекрасная маленькая долина заканчивается слишком быстро. Уже через пятнадцать минут я поднимаюсь по ней на другую гору. А там оказываются входные ворота региона, в котором есть более грандиозные покрытые соснами горные пейзажи, чем все, что встречались мне за пределами Сьерра-Невады. На самом деле знаменитый пейзаж Кейп-Хорна, Калифорния, почти находит свой аналог в этом конкретном месте, которое я пересекаю сегодня утром. Только вместо Центральной Тихоокеанской железной дороги, извилистой вокруг серых старых скал и обрывов, предприимчивый Сивас Вали построил дорогу для колесного транспорта. Вряд ли можно устоять перед искушением прокатиться по некоторым из менее крутых склонов, но это явная неосторожность, поскольку проезжая часть делает крутые повороты, и есть места, где легко не вписаться в поворот на пару футов и это приведет к тому, что я попаду в вечность: сломанный тормоз, дикий «спуск» в тысячу футов в воздухе в темные глубины скалистого ущелья, и «кругосветное путешествие» внезапно закончится. На протяжении дюжины миль я пересекаю извилистую дорогу, ведущую по диким горным ущельям и темным сосновым лесам. Изредка встречаются черкесские всадники. Кажется, что это наиболее подходящее место, которое только можно себе представить для грабителей, а меня снова предупредили против этих горных джентльменов удачи в Сивасе. Они с любопытством наблюдают за мной и обычно останавливаются после того, как мы поравняемся, и наблюдают за моими успехами в течение нескольких минут. Однажды меня настигла пара из них. Они следовали за мной по склону горы. Они хорошо вооружены и выглядят способными на все, и я бреду, мысленно прикидывая, как лучше всего выхватить мой Смит & Вессон, с наименьшими потерями, если их намерения по отношению ко мне окажутся преступными. Это не совсем приятно или обнадеживающе, иметь рядом двух вооруженных всадников, людей, к которым все окружающие относятся со всеобщим страхом и недоверием, следующим по пятам, с недостатком неспособности следить за их движениями. Однако они нечего не предпринимают, Поскольку никто из них не пытается сделать ничего плохого, я не должен строить какие-то намеки на их недобропорядочность исходя только из их внешнего вида и частного мнения их соседей.

Теперь мой маршрут ведет по скалистому ущелью, дорога иногда довольно сильно покрыта изогнутыми скалами, а затем идет по горной возвышенности, покрытой сосновыми грядами и скалистыми пиками, чтобы снова спуститься в возделываемую местность из пологих холмов и долин, украшенную полями зерновых культур. Эти низкие пологие холмы, кажется, находятся в большей высоте, чем любой другой регион, который я пересек в Малой Азии. С некоторых точек обзора вся местность вокруг выглядит как вздымающееся море золотого зерна. Сбор урожая идет весело: мужчины и женщины жнут бок о бок в полях, и песни женщин льются в воздухе со всех сторон. Это армянские крестьяне, потому что я сейчас уже в самой Армении. Жители этой местности производят на меня впечатление, как беззаботные, трудолюбивые люди. У них обильный урожай, и приятно останавливаться и смотреть, как они трудятся в поле и слушать пение женщин. Кроме того, они гораздо лучше и аккуратнее одеты, чем окружающие их представители низшего класса, за исключением, конечно, наших непостижимых знакомых, черкесов.

На восточной оконечности этой мирной счастливой сцены находится деревня Качахурда, куда я добираюсь вскоре после полудня и где находится Мудура Гана, к которому я везу письмо. Образно говоря, Качахурда является позором для местности, в которой она стоит. Её грязные лачуги представляют собой композицию из загонов для коров, курятников и жилища людей, и они сгруппированы вместе без какого-либо притязания на порядок или регулярность. Все те же беззаботные, прилично одетые люди, чьи песни плавают с урожайных полей, живут в этой и других столь же жалких деревнях вокруг. Мудура Гана дает мне еду и хлеб и старается сделать мою остановку удобной. Пока я вкушаю эти угощения, он сам и еще один немытый, неопрятный старик приходят ко мне со злыми словами. Но что бы он не сказал, я понятия не имею что это. Мой хозяин кажется обычным старым дикарем, когда злится. Он - счастливый обладатель пары мощных легких, которые умело поддерживаются голосом сирены, и он орет на оппонента, как разъяренный бык. Другой человек, кажется, не возражает против этого, и продолжает изрыгать свои претензии - или что бы то ни было - в относительно нахальной и гадкой манере, которая, кажется, питает праведный гнев Мудура Ганы, пока я не ожидаю вижу, как тот возмущенный человек схватил один из мечей со стены и грозит покрошить своего противника в колбасу. В какой-то момент я рискнул спросить, насколько можно было понять по пантомиме, за что они так бурно ссорятся из-за меня. Будучи очень заинтересованными, чтобы понять меня, они оба немедленно прекращают военные действия. И заверяют меня, что я не при чем, что у них свои разборки. А затем они сразу же кидают на дикие взгляды друг на друга снова и возобновляют свою вокальную войну более энергично. Моего хозяина из Качахурды вряд ли можно назвать сильно цивилизованным или утонченным человеком. У него нет ни кроткой доброжелательности Киркор-ага Вартариана, ни достойного джентльменского отношения Тифтджиоглу Эффенди, но он хватает дубинку и, ревя, как хриплый свист парохода на Миссисипи,