Читать книгу "Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова"

— Шпана, — скривился тот.

— Может, попросимся к ним на месячишко? — не выдержал Король и добавил:

Если отсюда попрут, деваться станет некуда!

— В гастроль махнем! Здесь долго не приморимся. Вас ждали! Недолго, конечно. Но как вы с кентами встретились? — вспомнил Шакал.

— В Москве кенты им вякнули где нас шмонать? Да только они собрались к нам, а мы уже вернулись. Сявки вокзальные свели нас! Так что если бы не встретились, фартовые знали этот адрес, кенты брякнули его на всякий случай. Нашмонали бы без проколов. Сам секешь, наша почта пашет без отказу, — смеялся Глыба, разгружая из карманов сладости для Капки. Та повизгивала от удовольствия. Она уже забыла минувшую ночь, все страхи пережитого остались позади, в прошлом. О них никто не хотел вспоминать.

— Слушай, Глыба, вякни, с какого понту лягавые тебя к Сивучу пустили? — осклабился Хайло, хитровато прищурясь.

— Когда заблажил, что козлика убили, — улыбался фартовый.

— Они и вякнули, отваливай в хазу, зырь своими шарами и тут же линяй оттуда! Но я, как возник, так хрен меня выкуришь!

— Сивуч, небось, обомлел, узнав, какая у него полюбовница завелась? — смеялся Король.

— Смекнул враз. Но лягавые, тоже не пальцем сделаны. В хазу следом нарисовались. Глянуть, как Сивуч на меня позырит? Тот и повис на грудях. Как брошка. И тоже заголосил:

— Милашка моя кучерявая, пышка сдобная, подушенка любая! Вишь, как люди разлучают нас с тобой, краюшечка моя! За что такая напасть в стари, уж и не ведаю! Всех сродственников— детей моих, напугали в усмерть. Боятся во двор до ветру выйти. Испозорили меня на весь белый свет перед родней! Как я им в глаза гляну? Ведь когда помру, окромя тебя, никто за гробом моим не пойдет и не оплачет. А все эта милиция. Житья от ней, окаянной, нету. Бандитов ищут, нас голодом иссушили. Если б не ты, подохли бы все! — скопировал Глыба голос Сивуча, кенты хохотали, держась за Животы.

Ну, а главный из троих лягавых послушал, как его Сивуч носит и говорит:

— Во! Дает, старый хрен! К нему в такие годы бабы сами бегают! Не на посиделки! Он еще мужик, раз любовница помнит! Мне б такую прыть! Я на сколько моложе, а и то жена шипит вечно! И только зарплату спрашивает. Ни одного такого вот слова от нее после свадьбы не слышал! И как этому удалось?

— Везет! Видать, не в зарплате дело! Ты глянь, как они лижутся? Не молодые уж. Эх, нам бы ихнее! — услыхал, как вякнул второй.

— Пошли, ребят! Неловко мешать! Пусть они сами тут…, — позвал третий. И как только слиняли они во двор, я стал на стол готовить. Сивуч вякнул, что лягавые у него уже четвертый день пасутся. Сутками не смываются. Черную сову стерегут. Так и вякнули ему, что имеются агентурные данные о том, якобы, мы в этой хазе не раз канали! — оглядел Глыба кентов.

— А за столом что вякали? — насторожился Шакал.

— Поначалу за любовь пили, какая и в старости не ржавеет! Потом языки развязались, когда на душе потеплело. Издалека начали. Мол, не своей волей помеху нам чинят; а по распоряженью начальника милиции. Что ему хвоста накрутили за то, будто у него под носом самая дерзкая банда уголовников прижилась и приезжает туда, прячется от розыска. Да еще пацанов у меня своих держит. Готовит их для новых малин. В общем, высветили целиком. Но зелень ушлая. Все Сивуча дедом звать стали. И виду не подали, что чужие ему. Глядя на них, даже меня сомнение взяло, — рассмеялся Глыба.

— Чего ж так далеко увезли их? Я ботал, чтоб в деревне! — нахмурился пахан.

— Оторваться подальше вздумали. Других поездов не было, какие бы скоро отходили. Только московский. Мы — в него заскочили. В Москве, едва с вокзальными кентами перетрехали, наряд мусоров возник. Мы — шасть от него в отходящий вагон, опоздавшими прикинулись. Этот поезд оказался Батумским. Мы его не выбирали. Кенты увидели, куда мы сели, засекли в кентели. Так и оторвались. За всю дорогу ни одной проверки. Мы так кайфовали без мусоров!

— Привет честной компании! — внезапно появился в дверях седоватый, плотный человек, со светлыми улыбчивыми глазами.

— Здравствуй, Ян! — встал Шакал ему навстречу и сказал извиняясь:

— В этот раз я не один приехал. Нас много! Извини, что без предупреждения побеспокоили твоих стариков!

— О чем речь? Какое беспокойство? Живите, сколько нужно! Жаль, что я во времени ограничен. Не смогу уделить много внимания! Ты, друг, извини! — обнял пахана, как брата.

— Сколько лет мы с тобой не виделись, сколько зим? Постарел. Смотри, какие морщины лоб прорезали? Все память болит? Семью завел?

— Вот дочь привез, с тобой познакомить! Ее мать давно умерла! Так что вдовствую! — указал на Капку рукой.

Задрыга сделала изящный реверанс. Улыбнулась кротко, назвала имя.

— Очаровательная девушка! Вся в тебя! Твой портрет в молодости! Что ж, хорошо, что ее имеешь, иначе жизнь не имела бы смысла! У меня — двое сорванцов растут. Сыновья! С ними — не с дочкой! Мороки хватает. Ну, да что о том? Расскажи, как теперь живешь? Чем занят? Виделся ли с кем-нибудь из общих наших знакомых? Из прежних?

— Виделся, встречался с некоторыми! — нахмурился Шакал. Внезапно его лицо посерело. Ян не заметил перемены, присел рядом с Глыбой, приветливо кивнув ему.

Кенты, поняв, что разговор Шакала с Яном затянется, тихо вышли из комнаты, сделав вид, будто не хотят мешать встрече старых друзей. На самом деле, каждый хорошо помнил, раз пахан не стал знакомить, не надо, чтобы хозяин запоминал в лицо каждого. Поняли, Шакал осторожничает неспроста. Прошли годы.

Как изменился человек, хочет прощупать сам. Не подставлять же под риск всю малину сразу?

Не зря предупредил стараться не попадать на глаза соседей. Они у Яна — дерьмо.

Лишь Капку придержал возле себя. Дал знать, что ей нужно остаться. На всякий случай, пусть они с Яном запомнят друг друга.

— Кош же видел? — полюбопытствовал хозяин, глянув на Шакала нетерпеливыми по-детски глазами.

— Трофимыча, может, помнишь?

— Это полковника? Танкиста? Какого из Берлина в зону привезли? Мы же с ним в паре частенько работали! Конечно, помню! Славный человек! Ты его встречал?

Шакал кивнул головой, нахмурился, заговорил глухо, словно через силу:

— Встречался с ним недавно. Года два назад. Навсегда ему судьбу искалечили. А какой мужик был! Человечище!

— Так что с ним?

— Реабилитировали его, как и тебя!

— Но у нас совсем разное! Он — фронтовик. Я — оклеветанный! — покраснел Ян.

— И ты, и он — ни за что влипли! Вот я о чем! Помнишь, он рассказывал, как у него перед строем сорвали погоны и награды? С мясом вырвали из гимнастерки. Мало партбилет, даже диплом отняли. И на четвертак забрили победителя. Трофимычу было обидно, что его за немку вот так наказали! А ведь она, сука, весь батальон и самого комбата русскими свиньями назвала! Ну, дал ей по башке резиновой дубинкой. Так разбила она ее об булыжник! Не Трофимыч убил. А за его стариков, сестер и братьев, расстрелянных и повешенных возле своего дома, кто отомстит?