Читать книгу "Сладкая горечь - Стефани Данлер"

Терруар. Я посмотрела это слово в винном атласе в офисе менеджера. Оно не имело перевода как такового. Приводились лишь рассуждения, и винные критики ходили вокруг да около, прибегая к иносказаниям. Их идеи казались малость притянутыми за уши. Что у еды есть характер, определяемый почвой, климатом, временем года. Что этот характер можно ощутить на вкус. И все-таки… Сама мысль была достаточно эзотеричной, чтобы притягивать и искушать.

«Не обращай на него внимания». Так я и делала. Когда Джейк опаздывал на «семейный обед» или садился рядом с Симоной, когда он останавливал свой байк у витринного окна, когда он бесцеремонно требовал тряпок, я отводила взгляд.

Но до меня начали доходить обрывки сплетен, сплошь неподтвержденных и невероятных. Джейк был музыкантом, поэтом, плотником. Он какое-то время жил в Берлине, он какое-то время жил в Силверлейке, он живет в Чайна-тауне. Он пишет докторскую диссертацию по экзистенциальной философии Кьеркегора. В его квартире опиумный притон. Он биксексуал, он спит со всеми подряд, он ни с кем не спит. Он раньше сидел на героине, он вечно трезв, он вечно чуток пьян.

Они с Симоной не были парой, хотя их магнетическое, бессознательное отслеживание друг друга как будто свидетельствовало об обратном. Я знала, что они давние друзья и что работу тут он получил благодаря ей. Иногда по вечерам под конец смены появлялась ангельская блондинка, которую Саша прозвал Несса-детка, и садилась у стойки перед Джейком.

Джейк знал, что в его профессиональные обязанности входит быть на виду и давать на себя смотреть. Он был из барменов-молчунов. В его красоте была какая-то покорность, почти женская, в нем была неподвижность, которую хотелось перенести на холст. Когда он работал за стойкой, он подчинялся. Женщины всех возрастов оставляли ему вместе с чаевыми визитки и номера телефонов. Мужчины дарили ему подарки без причины – такая это была красота.

Когда он закатывал рукава рубашки, становились видны краешки татуировок, говорившие о другом, непубличном теле. Как раз от вида его локтя, лежавшего на пивном кране, во мне все перевернулось. Пиво играло. Кеги, вероятно, растрясли, или пиво было недостаточно холодным, но так или иначе из крана шла сплошная пена. Разговаривая с гостем, Джейк давал ей стечь. Слив под стойкой забился пеной. Пена побежала к его ногам, собираясь у кроссовок белым озерцом. Рукава у него были закатаны, под весом шейкера на предплечье проступили жилы. Я вспомнила, как меня ударило током, когда его коснулась. Я вообразила, как лижу его руку, ощущаю разряд тока на языке. Его неуместно закатанные рукава, каскад пены, его манера – слишком небрежная, чересчур снисходительная…

– Сколько пива псу под хвост, – произнесла я, удивившись собственному голосу, заглушившему мой обет молчания.

Он на меня посмотрел. Возможно, той ночью шел дождь, удушливый тропический ливень. Возможно, кто-то чиркнул спичкой и поднес ее к моей щеке. Возможно, кто-то взял мясницкий нож и рассек мою жизнь на до и после. Он на меня посмотрел. А потом рассмеялся. С того мгновения он стал для меня невыносим.

Ты откроешь для себя пятый вкус.

Умами: насыщенный мясной вкус, морской еж, анчоусы, пармезан, вяленое мясо с корочкой плесени. Природный глутамат. Загадок и тайн уже не осталось. Мы научились производить глутамат натрия, чтобы этот вкус сымитировать. Это вкус спелости, которая вот-вот забродит. Сначала, он служит предупреждением. Но когда научишься его распознавать, когда узнаешь его имя, то этот вкус на грани гниения остается единственным, за которым стоит гнаться, единственным канатом, по которому стоит идти.

IV

Сардины сегодня отпад.

Зуб даю, Шеф правда назвал его пидором.

Администрация с ума сошла.

Ты в саамском баре уже был?

Нет, лучшая китайская в мусорке.

Я в постановке в среду участвую.

У Скотта пятки горят.

Я одержима Чеховым.

Нужно бы снова расчехлить фотоаппарат.

Я довольно известен в мире экспериментального танца.

За Сорок Третьим критик. Что, сам по себе?

Если хотя бы еще одна дрянь оборвет меня, чтобы попросить шардоне…

Если хотя бы еще кто-то попросит соус к стейку…

Какого черта?

Опять Карсон пришел. Без жены.

Уже второй раз на неделе.

Иногда мне кажется…

Сегодня чаевые в общак.

Не завидуй.

Строго говоря, я первым послал СМС. Но он ответил.

Ты не понимаешь.

У меня третий день. Я на седьмом небе, все время как в улете.

Дольешь воды Двадцать Четвертому?

Закинешь хлеб на Сорок Пятый?

Шевелись.

Отвали.

Сам отвали.

У нас тут сегодня олимпиада по грубости.

Просто они французы.

А потом я сдала экзамены в юридический, и до меня вдруг дошло, погодите-ка, я же не хочу быть юристом.

Я все еще иногда пишу маслом.

Мне просто надо немного покоя. И времени. И денег.

Так тяжко в Нью-Йорке.

За Шестьдесят Первым аллергия.

Какая уж тут романтика.

Я тетку бы трахнул.

Она что, пьяная пришла?

Это всего лишь лимон, кленовый сироп и кайенский перец.

Это всего лишь мартини в исполнении Ника, никогда не пей больше одного.

Мне просто нужен агент.

Как биться головой о стену.

Мне нужны суповые ложки на Двадцать Седьмой.

Шеф хочет тебя видеть. Сейчас!

Я сейчас суп отношу.

Что я такого сделал?

Черт… вторая перемена блюд.

– Пошел!

Тикеты выползали из сервис-принтера справа от Шефа, потом взлетали восклицательными знаками и опадали снежинками, а Шеф орал:

– Грюйер пошел. Тартар пошел. Придержать кальмаров. Придержать два копченых.

По кодовым командам брались у своих станций за работу повара. Шеф цеплял тикеты на «дорожку», переминаясь с ноги на ногу, как ребенок, которому надо в туалет. Он был родом из Нью-Джерси, но прошел обучение во Франции. Он орал шутки поварам, вспоминал «настоящие» кухни, где любой получал медной сковородкой по голове от шефа, если не сумел достаточно мелко нарубить петрушку. Голос у Шефа был чересчур зычный, и он не умел его контролировать. Официанты и менеджеры вечно жаловались, что его слышно из зала. Когда он разражался очередной тирадой, все, даже его заместитель сушеф Скотт, старались не поднимать головы. Этот невысокий чувак выхаживал взад-вперед по кухне с красной физией, готовый взорваться в любую секунду, эдакая граната с вырванной чекой.