Читать книгу "Сладкая горечь - Стефани Данлер"

Движения поваров сливались в единое пятно, но сами они не сходили с места. Все ингредиенты находились на расстоянии вытянутой руки от рабочей станции каждого. По их лицам градом катился пот. За спиной у них бушевал открытый огонь или сочились жаром конфорки, перед ними – череда ламп и столов для подогрева. Они протирали ободок каждой тарелки прежде, чем передать ее Шефу, который безжалостно ее осматривал, прямо-таки жаждал найти пятнышки случайного соуса или оливкового масла.

– Пошел!

– Беру.

Сегодня я – раннер, сейчас мой черед. Я замотала ладони ручниками. Тарелки раскалились, как утюги, казалось, вот-вот засветятся.

– Слышал, ты еще не разбираешься в устрицах, – произнес у меня за спиной Уилл, и я вздрогнула.

Уилл – тот, кого я прозвала Сержантом, тот, под чье начало меня отдали в мой первый день. Хотя теперь я сама носила «полоски», он как будто все еще думал, что я ему подчиняюсь.

– Боже ты мой! – выдохнула я. – Тут все превращается в урок. Это же просто обед.

– Тебе еще рано так говорить.

– Пошел!

– Беру, – ответила я.

– Пошел!

– Громче. – Уилл подтолкнул меня вперед.

– Беру, – произнесла я с нажимом, руки вытянуты, наготове.

Все произошло одномоментно. Половинка жареной утки стояла в окне выдачи вот уже пять минут в ожидании ризотто, тарелка тем временем раскалялась. Сначала, как бывает со всеми ожогами, я вообще ничего не почувствовала. Я среагировала в предвкушении. Когда тарелка разлетелась на осколки, а утка неловко плюхнулась на коврик, я вскрикнула, прижав руку к груди, и согнулась пополам.

Когда я подняла глаза, Шеф смотрел на меня. До того он вообще меня не замечал.

– Ты что, смеешься? – спросил он. Тихонько так.

Все повара у станций, все повара горячего цеха, ребята из холодного и девчонки из кондитерского уставились на меня.

– Я обожглась.

В доказательство я предъявила ладонь, по которой уже расплывалось красное пятно.

– Ты что, смеешься, мать твою? – Громче.

Среди поваров занялся рокот, потом снова воцарилась тишина. Даже тикеты перестали печататься.

– Ты откуда такая взялась? Каких теперь придурочных официанточек из «Фрайдиз» сюда тащат? Ты думаешь, это ожог? Хочешь, чтобы я позвонил мамочке?

– Тарелки слишком горячие, – возразила я. И уже не могла забрать слова назад.

Я смотрела ему под ноги, смотрела на месиво, в которое превратилось блюдо. Я нагнулась подобрать утку с восхитительной корочкой. Я думала, он меня ударит. Я поморщилась, но протянула ее ему, держа за ножку.

– Ты что, умственно отсталая? Убирайся с моей кухни! Чтобы ноги твоей тут больше не было! Это храм. – Он обеими руками хлопнул по стойке из нержавеющей стали перед собой. – Добланый храм!

Его взгляд вернулся к доске, и он сказал – опять-таки тихо:

– Утка пошла, ризотто пошел. Эй ты! Ты какого черта на Тревиса пялишься, смотри на свой стейк, пока в угли его не сжег!

Я положила утку на стойку рядом с хлебом. Скрежет печатающихся тикетов, грохот швыряемых тарелок и ударяющихся о конфорки сотейников – все эти звуки пульсировали у меня в ладони. В раздевалке я подставила руку под тепловатую воду. Отметина уже начала исчезать. Я разревелась и все плакала, пока снимала униформу и переодевалась. Я села на стул и постаралась успокоиться прежде, чем снова спущусь вниз. На пороге раздевалки возник Уилл.

– Знаю! – заорала я. – Знаю, я облажалалсь!

– Покажи руку.

Он присел на корточки возле меня. Я раскрыла ладонь, и он вложил в нее завернутые в ручник кубики льда. Я снова заплакала.

– У тебя все будет путем, куколка. – Он потрепал меня по плечу. – Надевай «полоски». Поработаешь в зале.

Я кивнула. Переоделась, подвела глаза и спустилась вниз.

«Антресолью» у нас называли своего рода балкон над задней частью обеденного зала, где располагались семь столиков на двоих. Вела туда крутая, узкая и весьма ненадежная лестница.

«На иск нарываемся», – услышала как-то я.

Поднимаясь или спускаясь, я аккуратно ставила ногу на каждую ступеньку, и все равно супы выплескивались на край тарелки и расползались соусы.

Хизер – Улыбка Дебютантки, которой крепко влетело за то, что несколько недель кряду за работой жевала жвачку. Она была из Джорджии, с изящным южным акцентом. Мне говорили, что она получает самые большие чаевые, и прочие официанты кивали на акцент. Я же подумала, что, возможно, дело в жвачке.

– Ах ты боже мой! – чпокнула она на меня жвачкой в ответ на жалобу. – Когда спускаешься, начинай с левой ноги. Подавайся спиной назад.

Я кивнула.

– Слышала, что у тебя вышло с Шефом. Бывает.

Я снова кивнула.

– Знаешь, никто тут не родился, мы все когда-то были новенькими. Как я всегда говорю, это всего лишь обед.

Из раздела руководства, который я забыла прочесть: «По окончании смены сотруднику полагается один напиток за счет заведения. Также работнику полагается одна чашка кофе бесплатно за восьмичасовую смену».

В переводе на реальность количества возрастали, требования разрастались до небес. Но поначалу я этого не знала. Нас мучают, потом дают расслабиться.

– Садись, новенькая.

Я оглянулась по сторонам. Ник явно обращался ко мне. Я только что пробила табель по окончании смены и переоделась, я разминала запястья и направлялась к выходу.

Время было еще не позднее, повара заворачивали контейнеры в пленку, официанты прогоняли квитанции по кредитным картам и дожидались у терминалов подтверждения. Носильщики стаскивали мусорные мешки в кучу у выхода из кухни. Я видела, как они выглядывают, подрагивая, точно спринтеры, в ожидании сигнала, когда можно будет выставить мешки на тротуар и пойти домой.

– Куда?

– За барную стойку.

За баром сегодня – Ник, он же – Очки-Кларка-Кента. Он протер передо мной стойку. Ник был первым барменом, кого наняло руководством, и поговаривали, что уйдет он последним. Очки у него на носу часто сидели криво, причем не под тем углом, чем скошенный набок галстук-бабочка. Со своей женой он познакомился десять лет назад у стойки этого самого бара, и она до сих пор приходила по пятницам и садилась на то самое место. Я слышала, что у них трое детей, но это не укладывалась у меня в голове: он сам казался наполовину ребенком. Он был начисто лишен амбиций или претенциозности, а его лонг-айлендский акцент десятилетиями притягивал людей к бару. Теперь была моя очередь.

– Хочешь, чтобы я села как нормальный человек?

– Как нормальный завсегдатай. Что будешь пить?

– М-м… – Мне хотелось спросить, сколько стоит пиво, я ведь понятия не имела.