Читать книгу "Четыре любви маршала Жукова. Любовь как бой - Валерия Орлова"

Через день всем выдали кавалерийское обмундирование, конское снаряжение и закрепили за каждым лошадь. Егору попалась очень строптивая кобылица темно-серой масти по кличке Чашечная.

Служба в кавалерии оказалась интереснее, чем в пехоте, но значительно труднее. Кроме общих занятий, прибавились обучение конному делу, владению холодным оружием и трехкратная уборка лошадей. Вставать приходилось ни свет ни заря.

Труднее всего давалась конная подготовка, то есть езда, вольтижировка и владение холодным оружием – пикой и шашкой. Во время езды многие до крови растирали ноги, но жаловаться было нельзя. Отвечали лишь одно: «Терпи, казак, атаманом будешь». И все терпели до тех пор, пока не уселись крепко в седла.

Взводный, старший унтер-офицер Дураков, вопреки своей фамилии, оказался далеко не глупым человеком. Начальник он был очень требовательный, но солдат никогда не обижал и всегда был сдержан. Зато другой командир, младший унтер-офицер Бородавко, был ему полной противоположностью: крикливый, нервный и крайне скорый на расправу. Старослужащие говорили, что он не раз выбивал солдатам зубы.

Особенно беспощаден он был, когда руководил ездой. Ребята это хорошо почувствовали во время кратковременного отпуска их взводного. Бородавко, оставшись за взводного, развернулся вовсю. И как только он не издевался над солдатами! Днем гонял до упаду, на занятиях куражился особенно над теми, кто жил и работал до призыва в Москве, поскольку считал их «грамотеями» и слишком умными. А ночью по нескольку раз проверял внутренний наряд, ловил заснувших дневальных и избивал их. Солдаты были доведены до крайности.

Сговорившись, Егор с товарищами как-то подкараулили его в темном углу и, накинув ему на голову попону, избили до потери сознания. Не миновать бы всем им военно-полевого суда, но тут вернулся их взводный, который все уладил, а затем добился перевода Бородавко в другой эскадрон.

К весне 1916 года Егор и его товарищи были уже подготовленными кавалеристами. Стало известно, что будет сформирован маршевый эскадрон и впредь до отправления на фронт они продолжат обучение в основном по полевой программе.

Из числа наиболее подготовленных солдат отобрали тридцать человек, чтобы учить их на унтер-офицеров. В их число попал и Егор, которому вообще не хотелось идти в учебную команду. Но взводный, пользовавшийся всеобщим уважением за ум, порядочность и любовь к солдату, уговорил Егора пойти учиться.

– На фронте ты еще, друг, будешь, – произнес он, – а сейчас изучи-ка лучше глубже военное дело, оно тебе пригодится. Я убежден, что ты будешь хорошим унтер-офицером. – Потом, подумав немного, добавил: – Я вот не тороплюсь снова идти на фронт. За год на передовой я хорошо узнал, что это такое, и многое понял… Жаль, очень жаль, что так глупо гибнет наш народ, и за что, спрашивается?..

Больше он ничего не сказал. Но чувствовалось, что в душе этого человека возникло и уже выбивалось наружу противоречие между долгом солдата и человека-гражданина, который не хотел мириться с произволом царского режима. Егор поблагодарил его за совет и согласился пойти в учебную команду, которая располагалась в городе Изюме Харьковской губернии. Прибыло туда из разных частей около двухсот сорока человек.

Разместили всех по частным квартирам, и вскоре начались занятия. С начальством не повезло. Старший унтер-офицер оказался хуже, чем Бородавко. Егор даже не запомнил толком его фамилии, только прозвище – Четыре с половиной. Такое прозвище ему дали потому, что у него на правой руке указательный палец был наполовину короче. Однако это не мешало ему кулаком сбивать с ног солдата. Егора он не любил больше, чем других, но бить почему-то избегал. Зато донимал за малейшую оплошность, а то и, просто придравшись, подвергал всяким наказаниям.

Никто так часто не стоял «под шашкой при полной боевой», не перетаскал столько мешков с песком из конюшен до лагерных палаток и не нес дежурств по праздникам, как Егор. Он понимал, что все это – злоба крайне тупого и недоброго человека. Но зато был рад, что унтер никак не мог придраться на занятиях.

Убедившись, что Егора ничем не проймешь, Четыре с половиной решил изменить тактику – может быть, попросту хотел отвлечь Егора от боевой подготовки, где тот шел впереди других.

Как-то он позвал Егора к себе в палатку и сказал:

– Вот что, я вижу, ты парень с характером, грамотный, и тебе легко дается военное дело. Но ты москвич, рабочий, зачем тебе каждый день потеть на занятиях? Ты будешь моим нештатным переписчиком, будешь вести листы нарядов, отчетность по занятиям и выполнять другие поручения.

– Я пошел в учебную команду не за тем, чтобы быть порученцем по всяким делам, – ответил Егор, – а для того, чтобы досконально изучить военное дело и стать унтер-офицером.

Четыре с половиной разозлился и пригрозил:

– Ну, смотри, я сделаю так, что ты никогда не будешь унтер-офицером!..

В июне подходил конец учебы и должны были начаться экзамены. По существовавшему порядку лучший в учебной команде получал при выпуске звание младшего унтер-офицера, а остальные выпускались из команды вице-унтер-офицерами, то есть кандидатами на унтер-офицерское звание. Никто не сомневался, что Егор должен был быть первым и обязательно получить при выпуске звание младшего унтер-офицера, а затем вакантное место отделенного командира.

Какая же была для всех неожиданность, когда за две недели до выпуска Егору перед строем объявили об отчислении из команды за недисциплинированность и нелояльное отношение к непосредственному начальству. Всем было ясно, что Четыре с половиной решил свести счеты. Но делать было нечего.

Помощь пришла совершенно неожиданно. Во взводе проходил подготовку вольноопределяющийся Скорино, брат заместителя командира эскадрона, где Егор проходил службу до учебной команды. Он очень плохо учился и не любил военное дело, но был приятный и общительный человек, и его побаивался даже наш Четыре с половиной. Скорино тут же пошел к начальнику учебной команды и доложил о несправедливом отношении.

Начальник команды приказал вызвать Егора, который порядком перетрусил, так как до этого никогда не разговаривал с офицерами. «Ну, думаю, пропал! Видимо, дисциплинарного батальона не миновать», – вспоминал он впоследствии.

Начальника команды солдаты знали мало. Слышали, что офицерское звание он получил за храбрость и был награжден почти полным бантом Георгиевских крестов. До войны он служил где-то в уланском полку вахмистром сверхсрочной службы. Видели его иногда только на вечерних поверках, говорили, что он болеет после тяжелого ранения.

Оказалось, что это человек с мягкими и теплыми глазами.

– Ну что, солдат, в службе не везет? – спросил он и указал Егору на стул.

Егор стоял и боялся присесть.

– Садись, садись, не бойся!.. Ты, кажется, москвич?

– Так точно, ваше благородие, – ответил Егор, стараясь произнести каждое слово как можно более громко и четко.

– Я ведь тоже москвич, работал до службы в Марьиной роще, по специальности краснодеревщик. Да вот застрял на военной службе, и теперь, видимо, придется посвятить себя военному делу, – мягко произнес он. Потом помолчал и добавил: – Вот что, солдат, на тебя поступила плохая характеристика. Пишут, что ты за четыре месяца обучения имеешь десяток взысканий и называешь своего взводного командира «шкурой» и прочими нехорошими словами. Так ли это?