Читать книгу "Мемуары "власовцев" - Александр Окороков"

На базаре цены растут: подсолнечное масло — 600 рублей литр, картофель — 450 рублей пуд, стакан темной соли — 50 рублей. Рабочий получает у немцев 300–400 рублей в месяц и, кажется, суп.

Немцы отпустили итальянцам 120 тонн бензина и обещали поезда для эвакуации итальянской армии в Киев и дальше. Говорят, что в Днепропетровск приехал Гитлер — около вокзала арка.

У моих хозяев стоит в комнате огромный платяной шкаф с резьбой, с тремя дверцами. Три или четыре воскресенья подряд (когда мы были в Екатеринославе) из деревни приезжали какие-то хорошо одетые муж и жена торговать этот шкаф: давали 3 тысячи, хозяева хотели 3500 рублей. Пока торговались, выпивали две или три бутылки самогона с закуской, и, наконец, хозяева уступили 250 рублей, но к соглашению не пришли. Хозяева жаловались мне на покупателей, я и говорю им: вот вы торгуетесь из-за 250 рублей, а сколько бутылок самогону вы выпили с ними? Хозяин говорит, что, мол, «с хорошими людьми приятно поговорить»… Русская психология. А самогон стоит 300–400 рублей бутылка…

15 февраля 1943 года. Сегодня день нашего отъезда из Екатеринослава, где мы прожили с месяц. Попрощались с милыми хозяевами, которые о нас заботились, как о родных. Накануне нам устроили баню: хозяйка нагрела воды, налила в огромный железный чан, и мы вымылись в тёплой хате. Хозяйка нам и бельё выстирала: купили ей кусок мыла — снаружи мыло, а внутри огромная дыра. Вот жулики!.. В рот пальца не клади. Нашли мальчишек с саночками, хозяин помог погрузить на них наши «гробы» и брезентовые мешки с замочками, потом долго стоял у ворот и смотрел нам вслед. У нас же нечем было даже его вознаградить, кроме спасибо за всё. Приглашал нас, если война кончится благополучно, посетить его, обещал нам стол и дом.

Привезли вещи к дому, где помещался штаб корпуса. Там уже было несколько русских переводчиков. Поели хлеба с консервами, которыми нас угостил Морини (Поморский, молодой сербский офицер, русский, окончил военное училище в Белграде, был в плену у итальянцев — ибо русские честно защищали Сербию до последнего). Очень любезный господин. Он ездил в командировку: должен был отвезти в казачий отряд продукты из интендантства, но поручения выполнить не смог и сам еле спасся. Продукты привёз обратно, не забыв и себя.

Около двух часов дня подошёл автомобильный транспорт, отправлявшийся в Киев на погрузку в Италию. Огромные понтоны, каждый на двух платформах. Итальянская армия по ним переправлялась через Днепр. Рядом с шофером в кабинке сидит старик Селиванов, закутанный шарфом. Мальчишки на улице смотрят и смеются: «Гляди, поп сидит!..» Так за ним и осталось прозвище «поп», но, чтобы не позорить русского имени, мы на вопросы отвечали, что это польский ксендз. Он нам в печёнках сидел. Он сразу же нам заявил, что приехал сюда, чтобы занять пост губернатора. Сам из бывших социалистов, в Константинополе был учителем музыки (скрипка). У него были необычайно длинные пальцы, и он устраивал представления: показывал, например, как Маргарита идёт к Фаусту и как возвращается от него — очень забавно. Его из Рима возили даже в Фраскати, в какой-то аристократический салон показывать «ловкость рук», был большой успех.

Жена его была моложе и помогла немцам раскрыть заговор против фон Паппена, немецкого посла, и в благодарность его устроили к итальянцам переводчиком в чине сотготенетте, хотя он никогда военным не был. 70 лет — возраст почтенный, но он был первый старик, внешность и поведение которого никаким уважением пользоваться не могли. Мы между собой разговаривали — как от него избавиться.

В 2 часа ночи приехали в Кременчуг. Все дома забиты немецкими танковыми частями. Мы с Селивановым сунулись в один дом, вышел немецкий солдат и сказал: «Как вам не совестно так поздно беспокоить?» Старик Сильвано (фамилия «губернатора» к нему подходила — в переводе на русский язык она означала леший: вероятно, над ним подшутили в Риме, когда подбирали подходящую итальянскую фамилию) хвастал своим знанием немецкого языка. На упрёки немца спросил по-немецки: «А который час?»

Мы пытались постучать в другие дома и на вопрос — «кто там?» — отвечали: «русские офицеры», но везде было занято. В одном доме оказались наши — Фиалковский со Сладковым, который всегда льнул к лицам, от которых мог получить выгоду — у Фиалковского же было два огромных мешка с продуктами, а у нас ничего. Около печки возится хозяйка, что-то им готовит и подаёт огромную миску, полную макарон. Так как нам не предложили, то мы с Селивановым сели в уголке, вынули хлеб и консервы и поужинали в 3 часа ночи. Потом обнаружилось, что Фиалковский отличался феноменальной скупостью, но он был для нас чужой человек. Он прибыл из Албании и выслужился в офицеры из солдат. Купил я ещё в Болонье коробку трубочного табаку; в Юзовке увидел, что он курит трубку, подарил ему, а когда через несколько дней попросил папиросу, то он не дал. Как-то после этого, уже в Риме, я проходил вечером по улице; на террасе кафе сидит Фиалковский и приглашает меня сесть, заказывая мороженое для меня. Когда я рассказывал это другим, то мне не верили — что он мог так раскошелиться!..

В 6 часов утра, ещё затемно, сели на наши грузовики, с час простояли на базарной площади — там я пополнил свой запас махорки. Отец нашего покойного Сережи Бриллиантова[16] (штабс-капитана Марковского полка) был настоятелем собора в Кременчуге. Получили на этапе продукты и двинулись в путь. Мимо нас проезжали беженцы из Изюма и Барвенково, прошёл эвакуированный конный завод с прекрасными лошадьми. Выехали из Кременчуга в 10.30 утра и к 12-ти часам дня остановились в деревне Жолнино. Так как была распутица и везде косогоры, а итальянские грузовики без цепей и вообще не приспособлены к русской зиме (другое дело немцы), то остановились на ночлег. Так как в деревне был тиф, то староста отвёл помещение на хуторе, за полтора километра от деревни. Мы должны были добраться до Золотоноши, но туда 60 километров и наш транспорт не выдержал бы.

Мы с Селивановым (мадридским) остановились в хате, крестьяне рассказывали, что у них по-прежнему колхоз, к рождеству немцы разрешили колоть свиней: две свиньи отдавать немцам, а третью колхозникам — дели как хочешь… В общем, живут лучше, чем городское население. Наших офицеров пригласила на ужин местная интеллигенция — староста, врач, агроном. Я не ходил, так как у меня было нечто вроде гриппа. Но мне рассказывали, что их встретили очень сердечно: «наши русские царские офицеры приехали!» Некоторых даже к бабам приспособили. Утром на рассвете, по заморозку, мы должны были тронуться в путь. Хозяева рано утром нам приготовили нечто вроде обеда, мы с ними сердечно попрощались и вышли на большую дорогу. Мимо нас прошёл наш камион, но он был испорчен и шёл в починку. Мы устроились в грузовике другой, понтонной роты, за деревней догнали наш транспорт и пересели в него.

По дороге я столкнулся с двумя хорватскими офицерами. Узнав, что я говорю по-русски, спросили меня: «А можете даже кокошку (курицу) купить?» — «Могу»…