Читать книгу "Что рассказал мне Казанова - Сьюзен Сван"

Ли понимала, что за обедом допустила бестактность: Люси не должна была знать, что они с Китти беседовали о застенчивости ее дочери. Но ведь она хотела показать, что тоже чувствовала себя замкнутой рядом с Китти, чей говорливый, общительный характер разоружал всех, с кем той приходилось сталкиваться. «Да, было время, – думала Ли, – когда я разрешила бы эту ситуацию с большей тонкостью». Она не была злой по натуре, хотя ее грубоватые манеры обычно превратно истолковывались студентами. Ли выросла в Бруклине и боролась со сдержанностью канадцев, вроде Люси, которые никогда не выходили из себя и не объясняли, что имеют в виду. Общаясь с жителями Торонто, вы постоянно должны были обо всем догадываться сами, и если вам этого не удавалось, то вас осуждали молча. Тем не менее Ли получала наслаждение, занимаясь исследованиями роли женщин в неолитической культуре, хотя многим современным студентам эта тема казалась скучной. Молодые девушки уже забыли ее поколение – поколение феминисток. Похоже, что у женщин, в отличие от мужчин, нет чувства традиции. Кто сейчас читает Сьюзен Гриффин, изучает Дэйли или Крайст? Одна только Китти разглядела истинную сущность Ли за щитом неприступности и поняла ее гордость за преподаваемый предмет.

Сердце у нее защемило, и она, улыбаясь, вынула маленькую фотографию, спрятанную на последних страницах записной книжки.

– Китти, в следующий раз я буду деликатнее, разговаривая с твоей дочерью, – прошептала она и убрала портрет.

Наступило время для рутинных процедур, которые она запланировала для себя на вечер. Для начала Ли извлекла из недр своей переполненной сумки рукопись, озаглавленную «Минойский мир: миролюбивое матриархальное общество или культура, основанная на кровавых ритуалах и человеческих жертвоприношениях?». Лицо ее смягчилось при виде больших размашистых букв «о» и «а». Китти всегда писала свои статьи от руки: ей казалось, что мысли свободнее движутся, когда пишешь ручкой, а не печатаешь на клавиатуре. Ли потеряла печатную версию, но хотела просмотреть текст Китти для своей лекции, где предполагала рассказать про скандальные легенды о минойских жертвоприношениях: она должна быть во всеоружии для того, чтобы привлечь внимание аудитории Афин.

Ли отложила рукопись в сторону и взяла открытку с видом площади Святого Марка и голубями, белыми пятнами рассеянными по небу, подобно сверкающим монетам, разбросанным рукою щедрого дожа. Ярко освещенная сцена совершенно не передавала водоворота постоянного движения на площади, где туристы толклись, как летящие на картинке птицы. Медленно, продумывая каждое слово, она написала письмо своему давнему коллеге Мартину Уэллсу.

Дорогой Марти!

Мы прилетели сегодня с Люси рано утром. Все хорошо, только я немного подавленна. А чего еще ожидать после того, что случилось полтора года назад? Я считаю, что Люси вполне справится со всем и сама. Сегодня мы нашли пару статуэток мать-дочь в антикварном магазине. Копия бронзового века, кейнкарский тип, происхождение неизвестно. Люси довольна моим подарком. А я утешаюсь тем, что диета, которой я тут придерживаюсь, – просто мечта гурмана

Ли

P. S. Директор нашего отдела прислал мне заявку твоего курса с настоятельной просьбой вернуться из отпуска. Я очень благодарна тебе за то, что думаешь обо мне, мой старый друг. Я не забыла те давние времена, когда мы учили друг друга.

Она положила открытку в бумажник и вытащила сильно потертую записную книжку с черными краями. Заявка курса была приклеена скотчем с внутренней стороны обложки: «Гуманитарные науки. Спецкурс. Путь Афродиты, греческой богини любви и красоты, от многогранного образа неолитической богини до олицетворения функции, связанной преимущественно с сексуальными отношениями. Особое внимание уделяется культурам доисторической Европы и минойского Крита, народы которых чтили всемогущую богиню возрождения».

Нет, пожалуй, не стоит думать о работе, когда она настолько выбита из колеи воспоминаниями о Китти. Зевая, Ли отложила записную книжку и подошла к окну полюбоваться куполами собора Святого Марка при лунном свете. Правильно она сегодня сказала Люси: кроме обычных карманников, в Венеции бояться нечего. Удивительный город: горечь давних потерь, легендарное безвременье, возможно, напрасная жажда воссоединиться с материком, который венецианцы покинули тысячу лет назад. Чтобы спастись от Аттилы и его армии гуннов, они разорвали связи с тем, что осталось от Римской империи, и построили свои дома на заболоченных островах в нескольких милях от берега. «Как и я, – подумала Ли, – я тоже выбрала одиночество, но цена его – это боль потери и забвения». Может быть, именно поэтому она предложила Люси поехать с ней на Крит и оплатила все ее расходы?

Этот жест удивил всех ее друзей, да, честно признаться, Ли и сама на себя удивлялась. Она ведь всегда гордилась тем, что избегает излишне близких связей со студентами. «И вот, – с сожалением подумала она, – я присматриваю за дочкой своей возлюбленной в путешествии по Средиземноморью». Теперь, когда Китти умерла. Ли чувствовала себя всего лишь одинокой пожилой женщиной с прошлым, отступающим подобно древней береговой линии.

Она со стоном упала на кровать. «Я не буду купаться в жалости к себе, как эти вечно печальные английские женщины, о которых я читала в романах Аниты Брукнер. Я должна выбирать и понимать, что уже сделала решительный шаг».

Люси в ужасе проснулась, вспоминая свой сон. Уже едва помня его, она все-таки сумела вновь почувствовать, как ждала тогда свою мать, которая работала рядом с Вай-Ривер, в Онтарио.

В тот давно уже ушедший день Люси отважно ждала маму рядом со старинными руинами иезуитского монастыря, затерявшимися в болотах. Все утро она играла в камышах, корни которых сплетались под водой в упругий ковер, и представляла себя одним из иезуитов, приплывших из средневековой Франции. Она представляла себя человеком, который оставил все топоры и ружья и не отрекся от своей веры, даже когда ирокезы снимали его обожженную плоть заостренными раковинами.

Люси провела много времени, глядя, как осетры сверкают своими желтыми брюшками, а рыбаки взбираются вверх по реке в алюминиевых плоскодонках, следы от которых оставались в облаках водорослей, напрасно пытаясь услышать голос своей матери в приглушенном звуке транспорта, проезжающего по эстакаде.

Теперь мама мертва, а вместо себя она оставила эту Польскую Тыкву, оскорбляющую Люси своими покровительственными речами, – как же, Кити беспокоило, что ее девочка такая замкнутая. Как будто застенчивость – это недостаток. Люси пришла в голову мысль, что Ли наказывает ее за то, что она жива, а Китти мертва. Что ж, сама она не падет столь низко, чтобы перекладывать свою скорбь на кого-то другого.

Девушка включила ночник и села, скучая по дому, по своей уютной комнате. Мать как-то сказала, что легко быть грустной после трансатлантического перелета: смена часовых поясов опутывает вас легкими усиками печали, похожими на начало депрессии. А уж ее мать знала в этом толк. В конце концов, Китти провела последние годы своей жизни, путешествуя по отдаленным местам, радостным и экзотическим, позволяя Люси расти самостоятельно и по собственному усмотрению распоряжаться жизнью.