Читать книгу "Клинки Порубежья. Книга 2. Мести не будет - Владислав Русанов"

— Как?! — Хележка ахнула и прижала ладонь к губам. — Это же...

— Да знаю-знаю, что петь противники будут. Извечные вольности, привилегии шляхетства, вековые традиции элекции... А у нас княжение от отца к сыну передается, и в Угорье, и в Заречье, и в Зейцльберге. Плохо это? Нет, хорошо. Смуты такой не бывает, как в минувшем серпне.

— Как сказать...

— Ну, случаи всякие бывают. Но подумай, коль во всех землях и государствах один обычай, а у вас в Прилужанах отличный, о чем это говорит?

Женщина молчала, потупив взор, чтобы, не приведи Господь, Зьмитрок не прочитал в ее глазах ненависть и отвращение.

— Молчание говорит о согласии. Юстын будет основатель династии Далоней. Пусть освятит королевской волей новый закон. Да новый патриарх, Винцесь Шваха, очень вовремя из Тернова прибыл. Не откажет пану Юстыну в такой малости, окропит святой водицей... Так ты берешься, моя прекрасная пани? Не расслышал я что-то.

— Берусь. Но последний раз, твоя милость. Анджиг тебе для скорого престолонаследия понадобился, поди?

— Не бойся, пани Хележка, Юстына травить не заставлю. Он и так не жилец. Видала, как обнесло? Ты мне Анджига приручи. Приручи, и свободна. Денег дам, не скупясь. Я ж теперь подскарбий.

— Хорошо, — обреченно кивнула пани Скивица. — Я берусь за это задание. — И вдруг стрельнула быстрым взглядом из-под густых ресниц. — А что, казна Прилужанская уже нашлась?

Сказал и обмерла, уж больно посуровел князь Грозинецкий. Сжал челюсти, задеревенел плечами. Открыл было рот, чтобы рыкнуть на дерзкую, но передумал. Соскочил с комода и быстрым шагом вышел вон.

Хележка едва в ладоши не захлопала. Достала-таки подскарбия без казны. Зацепила самым кончиком клинка, если выражаться языком фехтовальщиков. Но зацепила славно. По самому больному месту.

«Хорошо, — подумала пани. — Анджига я приручу. Будет ходить без поводка по струнке. А вот для тебя ли? Там поглядим».

Глава вторая,

из которой читатель узнает о том, что называться истинным именем и гербом, равно как и нарушать Контрамацию, бывает опасно для здоровья и личной свободы, а окаянный груз вновь и вновь завладевает умами людей, понуждая их совершать неблаговидные поступки.

Вопреки многообещающему названию, в шинке «Свиная ножка» кормили из рук вон плохо. И, скорее всего, не по вине упитанного шинкаря и его дородной супруги, деловито управляющейся со сковородками и горшками. Похоже, во всей Хоровщине к середине осени начался ощущаться недостаток съестных припасов. Особенно в городках и крепостицах, где жили и служили реестровые конники и бойцы порубежной стражи. Увлеченные политической борьбой, правители воеводства как-то запамятовали, что их защитники еще и есть иногда хотят. А по селам и застянкам земледельцы припрятывали излишек зерна и овощей, опасались забивать скотину и птицу. Все ждали непредсказуемой, голодной, военной зимы, не говоря уж о последующей весне. Кто знает, хватит ли зерна на посев после набегов язычников из-за Стрыпы да после возможного вторжения коронного войска из верных Выгову воеводств?

Ендрек помимо воли вздохнул, вспомнив изобилие стола в Батятичах, в шинке «Грудастая Явдешка», обед в которой едва не стоил ему жизни. Где то сейчас пан Цециль Вожик? Выжил ли после ранения в живот? При всей скудости полученных за неполный курс обучения в Руттердахской академии знаний, молодой студиозус ведал, что раны в брюшину — самые опасные и трудноизлечимые.

Но Господь с ним, с паном Цецилем... О себе сейчас думать надобно.

Хозяин шинка, заслужив неодобрительный взгляд Лексы, смахнул со стола крошки, оставшиеся от предыдущих посетителей. Смахнул видавшим виды, несвежим полотенцем, испещренным подозрительными желтыми разводами. Спросил, чего, мол, вельможные паны заказывать желают.

Поскольку пан Юржик, подкатив глаза, держался за щеку, лелея больной зуб, заказывать взялся пан Войцек. Начал он по-простому. Спросил шинкаря: а что в его заведении имеется? Вот тут-то и проявилась убогость кухни «Свиной ножки». Убогость, сравнимая разве что с монастырской трапезной во время поста перед Великоднем.

Вот таким образом и появился на столе перед путешественниками горшок с капустными щами, заправленными ложкой сметаны. Хвала Господу, хоть горячими — как раз с холода да с мокрети похлебать. А следом за щами прибыла глубокая миска с галушками, слепленными из серой муки. По отсутствию должного блеска на боках у галушек, Лекса сделал вывод, что с маслом шинкарь пожадничал. Довершили обед ржаной хлеб с плотной корочкой и водянистое, слегка кисловатое пиво. Впрочем, пиво здесь, на юге Великих Прилужан, всегда было таким. К этому путешественники малолужичане уже начали привыкать, хоть и с тоской вспоминали пиво северных краев — густое, крепкое, горьковатое.

Пан Войцек выложил на край стола требуемую оплату. Не такую уж и маленькую по меркам Малых Прилужан. Сотворил знамение, поминая Господа, посылающего хлеб насущный людям. Первым зачерпнул ложкой из горшка. Ели тут по-старинному, освященному вековой традицией, обычаю — черпали по очереди, сообразуясь со старшинством. Кивнул пану Юржику — давай, мол, приступай. Но Бутля только головой замотал. Схватился за щеку и застыл со скорбным выражением на лице.

— Ну, не смотри ты так на меня, пан Юржик! — едва не взмолился Ендрек. — Пойдем искать цирюльника, пойдем...

— После обеда, — прибавил Лекса, запуская свою ложку в щи. Поднес к губам, принюхался подозрительно, но, видимо, не углядев тухлятины или отравы, отправил в рот.

Пан Юржик вздохнул и прикрыл глаза, всем видом выражая покорность судьбе, словно агнец, уготованный на заклание.

— Н-н-не пришлось бы силком волочь к зубодралу, — легонько усмехнулся пан Войцек.

— На что нам зубодрал, как у нас свой лекарь есть? Да какой! — немедленно ответил пан Бутля.

— Да какой там я лекарь? — попробовал вновь отбиться студиозус. — Я ж недоучка!

— Н-ну, прибедняться н-не надо, п-положим, — сказал пан Шпара, выразительно сжимая и разжимая пальцы левой руки. Месяц-полтора тому назад он не верил, что будет этой рукой пользоваться. Случайно поднятый с ночной лежки медведь раздробил кости предплечья на мелкие кусочки. Ни один костоправ не взялся бы собрать. Ендрек взялся, сложил, закрепил лубком и совершил чудо. Кости, сухожилия и лохмотья мышц срослись, вернулась подвижность кисти настолько, что пан Войцек мог, как и раньше, рубиться на саблях обеими руками с равным успехом.

— А я про что толкую?! — сразу воспользовался невольной поддержкой пан Бутля. — Если в парне талант прячется, то грех им не воспользоваться! Не по Господним законам это. Разве можно давать человеку, да не просто человеку, а шляхтичу в двенадцатом колене, так мучаться?

— Ну, не учили меня еще, пан Юржик, с зубами управляться, — не сдавался студиозус.

— Так тебя и ногтоеду резать не учили. Сам говорил. А Гредзику, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб проклятому предателю вечность в котле кипеть на малом огне, палец как разрезал? Любо-дорого поглядеть. Мастерски! А пану Войцеку руку лечил? А Хмыза штопал, прими Господь душу погибшего? Штопал, я тебя спрашиваю?