Читать книгу ""Гроза" в зените - Антон Первушин"

Выехал Мэл рано утром в общем вагоне. Поезд тащился до Москвы почти восемь часов, и когда Скворешников ступил на перрон Киевского вокзала, было совсем светло. Он хотел остановиться, вдохнуть полной грудью московский воздух, ведь впервые за свою жизнь оказался в крупнейшем городе Союза, но тут его подтолкнули в спину, стиснули с трех сторон, и толпа пассажиров понесла молодого человека к зданию вокзала. Там ему всё-таки удалось вырваться, и он огляделся, пытаясь сориентироваться в этой толкучке. Помещение было непривычно огромным, но впечатление портили длинные дощатые перегородки, которые разделяли его на множество секторов. На перегородках висели агитационные плакаты со знакомыми лозунгами: «Экономика должна быть экономной!», «Миру ― мир!», «Береги хлеб смолоду!» ― и указатели. Основной поток пассажиров двигался по направлению, обозначенному как «Выход в город и к автобусной станции», но Мэл знал, что ему нужно перейти на платформу пригородных поездов. Своим беспомощным видом провинциала он привлек внимание дежурного милиционера в отутюженной синей форме ― тот подошел, козырнул, представился и поинтересовался, что именно молодой человек ищет. Пришлось воспользоваться любезной подсказкой органов правопорядка, после чего Мэл ввинтился в новую разношерстую толпу, всё еще потрясенный таким количеством народа, ― показалось на мгновение, что здесь, на Киевском вокзале, собрался весь Советский Союз.

Наконец Скворешников нашел свою платформу и загрузился в новый поезд, который снаружи почти ничем не отличался от калужского, только внутри вместо плацкартных полукупе стояли скамейки, похожие на те, что можно увидеть в Парке культуры и отдыха. В поезд набились так, что сидячих мест не осталось, и многим пассажирам пришлось стоять, ― но Мэлу повезло, он успел пристроиться у широкого окна с грязноватыми стеклами и надеялся хотя бы так посмотреть на Москву.

Однако молодого человека постигло разочарование. Сначала вдоль железнодорожного полотна тянулись какие-то невысокие сараи и хибары, потом обзор перекрыл забор из бетонных, поставленных на попа плит. Под забором росла жухлая трава, кучами валялся мусор. Только однажды Мэл заметил движение. Параллельно поезду шла группа каких-то худых нескладных оборванцев. Скворешников присмотрелся, напрягая зрение, и отпрянул с ужасом: у оборванцев была нездоровая багровая кожа, волосы на головах торчали жесткими щетками, а лица казались обезображенными какой-то чудовищной болезнью типа проказы. Мужик в рабочем комбинезоне с непонятной биркой на груди, дремавший напротив, очнулся, глянул в окно и пробормотал успокаивающе: «А, это мутанты. Не боись. Их вокруг зоны поражения много. Живут в метро. Наружу выползают побираться». Мэл когда-то слышал о мутантах и застенчиво спросил, почему их не отправили в клинику на лечение. «Отправляли, ― сообщил мужик. ― Бегут. Хотят сами по себе. Как цыгане, право слово». Тут Скворешников увидел огромное черное и словно бы оплавленное сооружение, угрожающе возвышающееся над забором. Мужик прокомментировал: «Останкино. Башня здесь стояла. Только ведь отстроили. Потом томми фугас взорвали. Такое здесь было, да. Настоящий ад». Мэл не решился спросить, что это была за башня и зачем ее построили.

Через час приехали на Ленинградский вокзал. Здесь всё выглядело куда более благоустроенным, чем на Киевском. И совсем не было видно следов войны. Широкие чистые платформы, большой светлый зал, памятник Ленину, сразу напомнивший о калужских гостиных дворах, напротив которых стоял почти такой же. Скворешников не отказал себе в удовольствии выйти на Комсомольскую площадь, чтобы полюбоваться хоть немного городом. Знаменитый небоскреб гостиницы «Ленинградская», также пострадавший в результате близкого атомного взрыва, разобрали по кирпичику еще десять лет назад, но и сейчас было на что посмотреть: слева высился Ярославский вокзал, с другой стороны площадь, по которой катились желтые двухэтажные автобусы, ограничивали впечатляющая громада торгового центра и причудливое здание Казанского вокзала. Москва хоть и пострадала в результате войны, хоть и утратила столичный статус, всё еще оставалась самым большим транспортным узлом страны, соединяя восток Союза с его западом.

Скворешников вернулся на вокзал и поискал кассы. У касс обнаружилась длинная очередь. Однако у Мэла имелось с собой официально заверенное направление, и он решил попытать счастья в кассах для военных и командировочных. Но и там была очередь, хотя и поменьше, ― состояла она исключительно из рослых парней в возрасте девятнадцати-двадцати лет и одетых в одинаковые костюмы с накрахмаленными рубашками. Скворешников решил, что это спортсмены, и почти не ошибся. Быстро выяснилось, что билеты для всех этих очередников закупает моложавый офицер в черной форме с беретом, отличавшийся заметным шрамом, пересекающим наискось переносицу. Поэтому когда он закупку совершил, очередь мигом рассосалась.

Мэл подошел к кассе, и ему продали билет на дневной почтово-пассажирский, который отправлялся буквально через пятнадцать минут. Скворешников побежал на платформу и успел как раз вовремя, заскочив в вагон вслед за «спортсменами».

Парни в одинаковых костюмах оккупировали почти всю плацкарту целиком, расположившись в ней достаточно вольно: кому как понравилось. Едва поезд тронулся, они быстро переоделись в такие же одинаковые спортивные треники и майки. Ехали они весело, общались бурно, поддевали проводницу, но алкоголя не потребляли. Перекусывали своеобразно: на глазах изумленного Мэла достали длинные булки, связки сосисок и баночки с майонезом, нарезали хлеб и сосиски кортиками, намазали обильно майонезом и всю эту чудовищную смесь употребили без малейших колебаний. Скворешников со своей курицей и сваренными вкрутую яйцами выглядел на их фоне не просто провинциалом, а каким-то прямо ретроградом.

Офицер со шрамом на переносице прохаживался по вагону, шутил с парнями, следил, чтобы не сильно голосили или хохотали, хотя контролировать таких пышущих здоровьем лбов было, наверное, непросто. Потом офицер подсел к Скворешникову.

«Давай знакомиться, попутчик! Тебя как зовут?»

Мэл представился.

«Странное имечко, ― заметил офицер. ― Но бывает. Сейчас много странных имен появилось, мода такая. А меня Вячеслав звать. А можно просто Слава. Ты до конечной? До столицы? Поступать? А куда? В Институт океанологии и океанографии? Знаю этот институт. Прямо на берегу Невы стоит. Рядом с мостом Александра Невского. А с другой стороны реки ― Лавра. Красиво там до безумия. Обожаю я Ленинград, но бываю редко, служба».

Чтобы поддержать разговор, Скворешников спросил, в каких войсках Вячеслав служит и кто эти ребята, если, конечно, не секрет.

«Не секрет, ― отозвался офицер. ― Дальневосточный флот. Морская пехота. А ребята мои ― сборная флота по самбо. Едем в столицу на общеармейский чемпионат отстаивать нашу спортивную честь. Матросы, покажем сухопутью кузькину мать?»

«Еще как покажем!» ― отозвались морские пехотинцы.

«А что служить не пошел? ― вновь обратился Вячеслав к Мэлу. ― Время сейчас трудное, каждый боец на счету, а ты в институт двинулся, словно пацифист. Успел бы еще поучиться. Отслужил бы положенные четыре года, вернулся бы орлом. И в Партию было б проще вступить. Не надоело за партой?»