Читать книгу "Ход Роджера Мургатройда - Гилберт Адэр"

Наше ликование, к несчастью, оказалось чуточку преждевременным. Глаза у него злобно прищурились, он тут же накинулся на Кору и сказал… он сказал… поймите, Трабшо, я… в конце-то концов, Кора моя давняя подруга, и… и… учитывая все, вы не можете требовать, чтобы я повторила то, что он сказал. Вам достаточно знать, что он сослался на некие… некие клеветнические слухи, которые омрачали ее частную жизнь. Слухи, которые всегда оставались только слухами, вы понимаете, но Джентри – ведь он же зарабатывал на жизнь скандалами – неожиданно оказался осведомленным о том, как она получила… нет-нет, я не могу больше продолжать об этом.

Однако я решила, что не могу предоставить мою подругу ее судьбе, и сказала Джентри без обиняков, что он обязан извиниться, бросив такое ничем не обоснованное пятно на ее репутацию. И к моему величайшему изумлению, он извинился. Да, так-таки извинился немедленно, без сомнения, заметив, как глубоко была расстроена Селина его поведением. Следующий час или около того, то есть большую часть обеда, он сидел насупленный, как всегда, но хотя бы вел себя более или менее прилично.

А вот когда мы все уминали рождественский пудинг, он начал снова, с мстительнейшей лихвой, и учитывая, каким дураком его выставила Кора, «мстительнейшая» тут наиболее верное слово. Он не мог простить никому из нас, что мы были свидетелями этого спектакля.

Первой его жертвой стал Клем Уоттис, наш приходской священник, который рассказывал нам про некоторые ужасы, которые ему довелось пережить, когда он был армейским капелланом во Фландрии в дни Великой войны. Он только что начал особенно завораживающую историю о юном солдатике, которому предстояла ампутация обеих ног без наркоза, когда Реймонд, прикрыв рот в притворном зевке, протянул со своего места через стол: «Ах, викарий, боюсь, ваша Великая война вот-вот обернется Великим занудством!»

Клем – как подобает его сану – просто не способен потерять контроль над собой. Более того: он, по словам Синтии, настолько рассеян, что только контроля над собой и не теряет. Так что подозреваю, ответил он Джентри больше с печалью, чем с гневом. «Полагаю, молодой человек, вы думаете, что чрезвычайно умны».

«Вовсе нет, – с полной невозмутимостью последовал уничтожительный ответ. – Умным я кажусь только потому, что разговариваю с вами. Как почти любой ваш собеседник».

Теперь даже викарий не сдержался:

«Или вы позабыли, наглый щенок, что мы сражались на той войне, чтобы сделать мир безопасным для таких, как вы? И вот благодарность, которую мы получаем!»

После чего Джентри, он… ну, он… как бы это выразить?… он начал чернить… ну, его точный круг обязанностей и их характер как военного капеллана.

К этому моменту стало очевидным, что ничто и никто не может заткнуть фонтан его желчи. Каким-то образом он проведал о неприятных тайнах в нашей жизни – каждая жизнь, как вам известно, Трабшо, даже внешне безупречная, прячет свои секреты, – ведь есть публичная жизнь и частная жизнь, а сверх того существует тайная жизнь, и каждому из нас по очереди пришлось почувствовать то, что я могу назвать только жгучими ударами его бича.

Вот так благодаря единственному непрошеному гостю наше веселое празднование Рождества в тесном дружеском кругу превратилось в не более и не менее как в сокрушительный кошмар.

Надеюсь, вы извините, что я не стану вдаваться в подробности тех тягостных намеков, которые нам пришлось выслушать. Скажу только, что среди нас, когда мы вчера вечером разошлись по своим комнатам, среди нас не нашлось бы никого, кто не возрадовался бы, если бы Реймонд Джентри был бы сражен громом небесным.

Или если уж на то пошло (заключила она свой рассказ), то и пулей.

Глава четвертая

– Хм-м, я получил общую картину…

Переварив информацию, которую ему только что скормили, старший инспектор затем отдал должное автору детективных романов.

– Благодарю вас за нее, мисс Маунт. Очень сочно изложено, если мне дозволено так сказать. Честно говоря, детективные истории меня не слишком привлекают. Они, по моему мнению, чересчур эфирны, и им не хватает нелегкой рутины, упорных розысков, необходимых для поимки типичного убийцы. Но вы обладаете сноровкой свести сложную ситуацию к самой ее сути.

– Ах, благодарю вас, старший инспектор, – сказала писательница, сияя улыбкой. – Крайне любезно с вашей стороны. Тем более что, боюсь, в моих «Ищи убийцу!» я обхожусь с вами и вашими коллегами отнюдь не так.

– Ну, это же хорошее чистое развлечение, – ответил Трабшо благодушно. – Надеюсь, мы в Ярде не так мелочны и принимаем ваши прохаживания на наш счет именно в том духе, в каком, я уверен, они писались. Но довольно этих приятных отвлечений. Нам следует решить, что предпринять дальше.

– Право, не вижу, что, собственно, мы можем сделать, – сказал полковник. – Мы погребены под снегом, как вам известно, и пока погода не изменится, пока не восстановят телефонную линию, мы даже не можем сообщить надлежащим властям о произошедшем.

– В таком случае могу ли я осведомиться, зачем я здесь?

Вопрос, казалось, лишил полковника дара речи.

– Зачем вы здесь?… Ну, просто казалось, что это единственный… Но если вы смотрите на это дело так, я не… просто Читти указал…

– Читти?

– Мой дворецкий.

– И он указал…

– Он напомнил мне, что вы поселились по соседству, и предложил… ну, в конце-то концов, прах меня побери, у меня в доме мертвец! Если у меня течет труба, я посылаю за водопроводчиком, и если у меня обнаружился… ну, текущий труп, естественно, я посылаю за полицией.

– Мне представляется, полковник хочет сказать, что нам всем казалось, что – по крайней мере пока местные полицейские не смогут до нас добраться, – то будет только прилично и уместно, чтобы в доме присутствовал представитель сил закона и порядка, пусть и представитель в отставке.

– Благодарю вас, Фаррар, – ворчливо сказал полковник. – Именно это я в моей деревенской манере и пытался выразить. Факт тот, Трабшо, что едва мы приняли решение послать Ролфа и Дона за вами, думается, никто из нас даже не спросил себя, зачем, собственно, мы вас сюда позвали. Надеюсь, вы не слишком… снова приношу извинения… то есть второй день Рождества…

– Нет, нет, нет, – сказал Трабшо, – вы поступили совершенно правильно, и я не исполнил бы своего долга – пусть я и в отставке, я все-таки считаю это своим долгом, – если бы я отказался поехать.

– Это же именно то, что сказал я! – воскликнул полковник. – Разве я не сказал, что полицейский никогда не уходит на покой? Даже на ночь.

– Ну, не знаю, но не важно. Вопрос в том, для того ли я здесь, чтобы лишь поставить штамп официальности, или подобие штампа официальности, как вы справедливо указали, на часы, а возможно, и дни, предстоящие вам всем, прежде чем удастся восстановить связь с внешним миром? Или же я тем временем что-либо предприму сам?

Полковник провел сомневающимся пальцем по своему все еще не бритому подбородку.