Читать книгу "Право первой ночи - Лея Болейн"

и не два оказываться в постели с женщиной, с которой он был знаком не то что один день — один час, не потрудившись узнать даже имени.

Но с этой сероглазой девчонкой всё сразу пошло не так. И сейчас, запутавшись в собственных чувствах, одновременно ощущая и вожделеющую радость обладания, и невесть откуда взявшиеся угрызения совести и сомнения, он просто хотел, чтобы ей было хорошо.

Чтобы ей было очень хорошо.

Все прочие проблемы он решит утром. Непременно решит, как же иначе. Убедит упрямую девчонку, цеплявшуюся за глупые правила и замшелые провинциальные традиции, начать новую жизнь.

Но стоило ему так подумать, как предательские новые мысли цеплялись за эту, давя своим выматывающим грузом.

А если она не захочет? Вернётся, как и собиралась, к мужу? К жалкому вечно пьяному отродью, который вправе всю оставшуюся жизнь унижать и оскорблять без вины виноватую жену? А если муж и простит, как скоро вспомнит о супружеском долге? А если…

«Высокая цена», так она сказала. Да, безусловно, он не хотел порывать с семьёй, а уж отец-то никогда бы не простил и не принял подобного мезальянса, высмеял бы, а потом бы небось и вовсе запер или вызвал целителей, прочистить задурённую голову младшего сына. Ссориться с только что обретённой семьёй, какой бы она ни была — он не хотел.

Чувствовать себя насильником мерзавцем, испортившим девушке жизнь — не хотел!

Оставить её в покое, горячую, призывно влажную, сладкую — просто не мог, уж слишком она была хороша, хороша преступно. Никто бы не устоял…

Или всё же она в чём-то права?

Лоуренс бежал от этих неприятных, будто бы дурно пахнущих мыслей. Ему не нравилось незнакомое доселе ощущение, что он ошибся, что любой его поступок из возможных стал бы ошибкой, приводящей к невосполнимой потере. И он сосредоточился на Лине, дрожащей после первого в жизни удовольствия, желая сделать для неё эту ночь незабываемой.

Он её не принуждал. Разве что самую малость. Она просто не знала, как ей будет хорошо, она не знала эту сторону жизни — а с таким мужем и не узнала бы никогда.

Самую малость…

Девушка открыла глаза, ресницы чуть слиплись от проступивших слёз. Затуманенный взгляд сфокусировался не сразу. Она лежала, сведя колени, стараясь восстановить сбившееся дыхание незаметно, лежала молча, глядя куда-то в потолок.

Ничего не просила. Не требовала. Ни на что не жаловалась.

У него было много женщин. Ни одна из них не смотрела безучастно в потолок после такого оргазма. Кто-то хихикал, кто-то преувеличенно охал, кто-то картинно постанывал, кто-то болтал всякие глупости, но вот так…

Он взял её мягкую безвольную руку и поцеловал жилку на запястье. Потянул вниз и положил маленькую тёплую ладонь на свой напряжённый член, заставляя обхватить пальцами. Не отрывая взгляда от её лица, прошептал:

— Погладь его.

Она покраснела — даже на смуглой коже, даже в полумраке он увидел зримое подтверждение того, что она осознавала происходящее и не была к нему равнодушна. Покраснела, но спорить, отнекиваться и дёргаться уже не стала. Только беспомощно выдохнула ему в рот, когда он накрыл её губы своими, целуя жадно, даже жёстко, продолжая двигать её ладонью по всей длине члена, от головки до основания. Ещё одно его отличие от приятелей по Высшей школе — Лоуренс любил долгие прелюдии. Конечно, в первую очередь они были нужны его женщинам, но он не получал удовольствия с зажатой неудовлетворённой женщиной, а значит, они были нужны и ему.

Сдерживаться становилось всё труднее, ласкать себя её рукой было восхитительно, но недостаточно. Он просто хотел, чтобы она освоилась и не пугалась, и радовался тому, что не видит отвращения или испуга на её лице. Лоуренс всё же выпустил ладонь девчонки, чувствуя, как яйца распирает от желания разрядки, как покалывает в предвкушении ноги. Наверное, она внутри такая узкая, такая тесная… Только бы сдержаться и после. Не кончить в неё.

Он на миг представил Лину с этими её покрасневшими щеками, туманным пьяным взглядом, припухшими губами — и ниточкой белёсой спермы, стекающей по бесстыдно раскрытой промежности, и сам чуть не впился зубами в злосчастную подушку.

— Возьми его в рот.

Она не стала сопротивляться даже сейчас, хотя он прекрасно читал стыдливую растерянность на её лице. Направляемая его рукой, Лина сползла на пол, чуть помедлила, прежде чем открыть рот. Почувствовав горячую влажность рта, тугое колечко губ, неуверенно, даже робко обхвативших головку члена, Лоуренс сжал пальцы на её затылке, проживая нарастающую пульсацию.

— Глубже. Давай, моя хорошая. Ну же…

Она подчинилась снова, закашлялась, но быстро справилась с собой. Ласкала его, неумело, но так сладко, так непритворно невинно, что он с ума сходил.

И гнал, гнал, гнал предательские тревожащие мысли о том, что будет потом. Не было никакого «потом», одно прекрасное «сейчас», дивная девушка с его членом во рту, знакомое ощущение подступающего выплеска, долгожданное, напряжение, которое требовало облегчения. Кончать ей в рот — любимое развлечение многих его приятелей — он не стал. Успел полюбоваться её лицом, таким растерянным, таким прекрасным. Толкнул девушку на кровать, раздвигая коленом ноги, которые она непроизвольно сжала. Провёл ладонью между ног — она всё ещё была очень влажной.

Лоуренс сосредоточился, направляя магический импульс — ей не должно быть больно, только не с ним, только не сейчас. Ему не раз говорили, что из него получился бы отличный целитель…

И всё-таки она жалобно всхлипнула, когда он протолкнулся внутрь её тела, одним резким нетерпеливым толчком. Он замер, давая ей возможность привыкнуть к новым ощущениям. Поцеловал ушную раковину, никогда не знавшую не только серёг, но даже невинных клипс.

— Ты безумно тесная. Так меня сжимаешь. Мне очень с тобой хорошо. А тебе? Лина, скажи мне. Тебе хорошо? Лина, Лина…

Он начал двигаться раньше, чем собирался. Запахи, витавшие в комнате, непристойные звуки — сочные шлепки, едва уловимый скрип пружин дивана, её участившееся дыхание, всё это было потрясающе.

Не в неё. Только не в неё, нельзя.

А так хотелось.

Лоуренс то целовал её губы, то бормотал какие-то непристойности, как он любил — девушек всегда это расслабляло, даже самых стеснительных и зажатых. Ускорял темп толчков, наслаждаясь тем, что она всё-таки начала ему отвечать, точнее — начало отвечать её податливое чувственное тело. Лина закрыла глаза, а потом неожиданно обхватила его руками за спину, сдавила бёдра, сжимаясь в очередной томительной сладкой судороге — но Лоуренс всё же успел выскользнуть. Сперма выстрелила на её живот, белые и чуть розоватые