Читать книгу "Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - Михаил Трофименков"

Это так непостижимо, так бессмысленно, словно в ночном кошмаре. Рузвельт умер, а Гитлер, вероятно, жив. Это кажется дурной шуткой, выдумкой Геббельса. Кто еще способен привести к окончательной победе, если не Рузвельт? Кто еще способен построить мирный мир, если не Рузвельт? — Магил, New Masses.

Магилу — поэту, которого благословил сам Сэндберг, — истерика простительна. Но партия в целом с уверенностью смотрела в будущее. Редакция New Masses выразила веру в Трумэна. Ведь его выбрали вице-президентом те же миллионы тружеников, которые голосовали за ФДР. Да и он сам поклялся продолжать дело предшественника. Ведь президент не может обмануть, правда?

Когда я думаю об этом, мне хочется плакать. Но фундамент он заложил слишком крепкий, чтобы кто-либо разрушил его. — Джаррико, письмо Элеоноре Рузвельт.

Уже в середине августа 1945-го, когда иллюзии должны были начать потихоньку рассасываться, Джозеф Норт называл правительство Трумэна «буржуазно-демократическим»: если кое-где оно порой может поддаться давлению реакционных сил, демократические массы не позволят столкнуть Америку с правильного пути. Аминь.

* * *

Партийная расслабленность, очевидно, устраивала Сталина, тоже рассчитывавшего на долгое мирное сосуществование. Причуды Браудера доказывали, что роспуск Коминтерна в 1943-м не был тактическим маневром, а компартии мира реально независимы от Москвы. Когда же на исходе войны появились основания полагать, что грядущий «новый мир» далеко не столь прекрасен, генсека пришлось укротить.

В апреле 1945-го в теоретическом журнале компартии Франции Les Cahiers du Communisme вышла статья Жака Дюкло «О роспуске коммунистической партии США» («Письмо Дюкло»). 24 мая ее перепечатала Daily Worker. Очевидно, ее инициировал Сталин, обратившийся к американским товарищам устами второго человека в ФКП. Может быть, потому, что комичный, жовиальный, бесстрашный Дюкло пользовался бесспорным авторитетом — он, в отсутствие Тореза, пересидевшего войну в Москве, руководил подпольем в оккупированной Франции.

Дюкло обвинил Браудера в ревизионизме и непонимании международной обстановки: в том смысле, что не следует принимать дипломатические документы Тегеранской конференции буквально. Проще говоря, не Браудер придумал классовую борьбу и не ему ее отменять. Партийные интеллектуалы пришли в смятение, раскололись на браудеристов и антибраудеристов.

Наверное, сотня человек набилась в мою гостиную. Конечно, ФБР дежурило на улице, записывая номера автомобилей. — Полонский.

За ужином у нас Лестер Коул поднял бокал и шутливо провозгласил: «Теперь мы снова можем пить за революцию». — Норма Барцман.

Коллинз, Скляр, Гордон Кан радовались падению Браудера, Эндор призывал к безжалостной чистке партии от браудеристов, Брайт считал роспуск партии предательством. Полонский считал, что, слепо следуя воле Москвы, партия совершает ту же «идиотскую» ошибку, что в 1939 году. Берковичи тоже возмущало стремительное прозрение товарищей, осознавших подлую сущность лидера.

В этом они опередили самого Сталина, который не собирался растоптать Браудера, а только проучить его. Но фракционная правда истории оказалась на стороне Фостера, а руководство партией — в его руках. В июне Браудер потерял пост генсека, в июле XIII съезд воссоздал партию. В феврале 1946-го Браудера исключили из партии. Партийная пресса обличала его почти в тех же выражениях, в каких некогда обличала Троцкого. Среди прочего его уличили в удушении внутрипартийной свободы: первой за много лет свободной дискуссией в партии стала, по мнению Магила, кампания критики Браудера. И полетели головы «уклонистов», которыми — это самая странная странность сюжета — оказались ортодоксы (Ричард Бренстен, Рут Маккенни), для которых даже Фостер был одним миром мазан с Браудером.

Пока длился весь этот цирк, численность партии рухнула до пятидесяти тысяч человек — чуть ли не вдвое. Зато ее ряды пополнил 74-летний Драйзер. Получить партбилет он пытался еще в 1932-м, но Браудер злорадно отказал «политически незрелому» другу Фостера. Теперь Драйзер обратился к Фостеру с пространным заявлением (20 июля 1945 года):

Я с особым удовлетворением встретил новость о вступлении в партию коммунистов таких выдающихся ученых, как французский физик Жолио-Кюри и французский математик Ланжевен, а также английский исследователь Холдейн. ‹…› Меня глубоко взволновала весть о том, что в ряды коммунистического движения вступили преданные делу народа писатели Луи Арагон во Франции и художник Пабло Пикассо в Испании, его членами являются также видные деятели в сфере культуры — великий датский романист Мартин Андерсен-Нексё и ирландский драматург Шон О’Кейси. ‹…› Логика моей жизни и моего творчества побуждает меня просить о принятии меня в ряды коммунистической партии.

Просьбу Драйзера удовлетворили, но это была его последняя просьба: 28 декабря он умер.

Драйзер был погребен на кладбище Форест-Лоун в Лос-Анджелесе, среди киномагнатов, кинозвезд и их почитателей — последняя слава, которой он, без сомнения, желал. На погребальной церемонии произнес речь священник-конгрегационалист, молившийся у его смертного одра, затем Джон Говард Лоусон. Вместо заключения Чаплин прочел стихотворение Драйзера «Путь, что был пройден мной». Оно завершалось строками: «О, кто бы ведать мог / Путь, что был пройден мной?» — Роберт Пенн Уоррен.

* * *

По символическому, слишком символическому совпадению через месяц после ликвидации компартии, 4 февраля 1944 года, в глубоком красном тылу возник мощный «антинародный фронт» — Киноальянс защиты американских идеалов.

Всевозрастающее чувство, что киноиндустрия делается и возглавляется коммунистами, радикалами и помешанными, вызывает у нас возмущение. Мы верим, что представляем подавляющее большинство народа, которому служит это великое средство выражения. К несчастью, это большинство не организовано. Иначе и быть не может. Сама любовь к свободе, к правам индивидуума делает это подавляющее большинство не поддающимся организации. Но теперь придется [объединиться], иначе мы мелочно проиграем последнюю, великую надежду на земле. Будучи американцами, мы не можем предложить никакого нового плана. Нам и не нужен никакой новый план, мы просто хотим защитить от врагов наше бесценное наследство: дарованную человеку в этой стране свободу, полноту жизни и самую полную возможность для самовыражения, какую мир когда-либо знал. ‹…›

Мы не позволим коммунистам, фашистам и другим тоталитарно мыслящим группам извратить этот мощный медиум, превратив его в инструмент распространения антиамериканских идей и верований. Мы клянемся бороться с любыми попытками любой группы или персоны сделать экран нелояльным свободной Америке, которой он обязан самим своим рождением. — «Декларация принципов Киноальянса».

На первом собрании Альянса присутствовали 75 человек, через месяц он насчитывал уже 225 членов. Двести из них работали на MGM. Небезынтересно, что не далее, как 30 ноября 1943 года шеф службы безопасности MGM Уайти Хендри и сценарист Джордж Брюс пригласили агента ФБР Брюса Баумайстера, чтобы проинформировать его: в Голливуде сложилась группа, готовая бороться с влиянием коммунистов.