Читать книгу "Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира - Флавиус Арделян"

Новый Тауш отправился в лес, чтобы там построить хижину и начать шептать.

* * *

Было то время ночи, когда она не другой лик суточного цикла, но пропасть, в которую ступаешь почем зря. Маленький Тауш проснулся и окинул взглядом чердак. Почувствовал холод и съежился под отсыревшим одеялом.

– Таааааууууушшш… – прошептал он. – Таааууууушшшш…

Что-то внутри него, словно некая мысль, постоянно дающая осечку, вращалось впустую, цок-цок-цок-цок-цок. Слеза пощекотала щеку; он попытался ее вытереть, но не смог – одна рука была слишком короткая, другая онемела под тяжестью тела.

– Тааааауууууушшшш…

Новый Тауш подыскал себе подходящее место и принес из Мандрагоры доски, а из леса – зеленые ветки для пола. Окна он делать не стал: пусть будет не видно, чем он занят, и пусть страх не завладеет им снова; пусть он побудет святым Таушем, хотя бы пока станет шептать, отбросив сомнения и боязнь. Он трудился над своей маленькой хижиной до вечера следующего дня, а потом, усталый, шлепнул по стене кельи ладонью, ударил кулаком и пнул – она не обрушилась. Он вошел и опустился на листья. Прижавшись к ним ухом, услышал копошение жучков и червячков в еще не высохших ветках и улыбнулся. Только он и маленькие лесные твари в этом темном уголке пространства. А он? Он кто такой?

Новый Тауш заснул.

Все это время Маленький Тауш ползал по чердаку, искал Нового Тауша, рвал зубами и ногтями сухие листья, пил воду и вино из кувшинов и плакал от тоски. Маленький Тауш ощущал течение времени не так, как

другие люди, для него секунда длилась год, а час – одно мгновение, день проходил со скоростью биения крыла бабочки, а минута – не быстрее тысячелетнего столкновения тектонических плит. Вот в каком темпоральном хаосе вынуждено было жить это существо, произнося мгновение за мгновением (то есть год за годом) одно и то же слово:

– Тааааауууууушшшш…

В конце концов он заснул, но проснулся опять среди ночи, возможно, услышав внутри себя или вокруг себя какой-то шум. Моргнул и спросил:

– Таааааууууууушшшш?

Но перед его затуманенным взором предстал не Тауш, а какой-то деформированный силуэт, разделенный надвое. Разум маленького Тауша, сбитый с толку от вина, никак не мог осмыслить увиденное: перед ним был человек, ступающий сквозь тени, – и голова коня, летящая по воздуху.

– Таааааауууууууушшшшшш… – проговорил малыш и почувствовал, как колотится сердце, сбивается с ритма, замирает и начинает заново.

Он вытащил затекшую руку из-под себя и попытался вытереть глаза. Не смог, и потому начал отчаянно моргать. Когда поле зрения прояснилось, он увидел, как две части приблизились и соединились в человека с головой коня. Маленький Тауш заплакал и зажмурился, надеясь, что эта тварь исчезнет из его разума, из его мира.

– Тааааууушшш… Тааааууушшш… Тааауууушшш… Тааааауууушшш… Таааауууушшшш… – повторял он без конца дрожащим голосом, и в его горле как будто снова и снова разбивались на осколки окна.

Осмелившись снова открыть глаза, он обнаружил, что чердак опустел. Ни следа человека с головой коня. Малыш скорчился, сжался в комок под одеялом, всхлипывая и дрожа.

– Таааауууушшш…

Но Тауша рядом не было; он сидел в своей хижине в лесу, склонившись над туманом из слов, придавая ему форму, форму, форму.

* * *

Мэтрэгунцы увидели, как он вернулся усталый, с красными от бессонницы глазами и губами, пересохшими от слишком долгого говорения. Новый Тауш многое сумел за полтора дня: Другой Тауш обрел руку и две ноги, и святой вздохнул с облегчением, когда ощупал их и увидел, что они целые, правильные, с туго натянутой кожей на молодых мышцах. Другой Тауш даже отдернул руку к пустоте, в которой обретал форму, как будто прикосновение создателя испугало его в той тьме, где он пока что находился. Новый Тауш укрыл его толстым одеялом и вернулся в Мандрагору, где обнаружил, что в свои дома заново заселилось больше горожан. Некоторые улицы все еще выглядели покинутыми от начала до конца, но дома вокруг церкви были освещены, и мэтрэгунцы виднелись в окнах и на порогах: подметали, чистили, мыли, прогоняли из темных углов временных жильцов – кошек, крыс, а с ними и Данко Феруса с Хираном Саком, вынуждая перемещаться их все дальше к пока пустующим окраинам.

Ему целовали руку, его благодарили; Новый Тауш улыбался и гладил людей по щекам и волосам; кивал и кротко принимал их взгляды. Святой знал, что где-то рядом девяносто девять незримых, которые сделали намного больше, чем он. Он поднялся на свой чердак и подошел к Маленькому Таушу, которого обнаружил заплаканным и съежившимся под одеялами.

– Таааааууууушшшш… – проговорил малыш и улыбнулся половиной рта.

Святой обнял его, принес поесть и попить, взял на руки и остался неподвижным, глядя сквозь круглое окошко на город, который вновь обретал свои права и пробуждался к жизни. Мэтрэгунцы приходили и уходили, что-то спрашивали, говорили и молчали, и где-то посреди кажущейся пустоты незримые ученики стерегли его и ждали указаний. Святой поцеловал в макушку Маленького Тауша, чувствуя, что предал это существо, сделав из него комок плоти, трепещущей и обуреваемой тревогами.

– Как тебе спалось?

Маленький Тауш горестно кивнул.

– Таааааууууушшшш…

– Что-то плохое приснилось?

– Тааааауууушшшш… – пожаловался тот и кивнул, дескать, да.

– Бывает. Это ничего не значит. Мы все ошибаемся наяву и во сне.

Он улыбнулся, погладил малыша и позволил ему расслабиться; тот наконец-то закрыл глаза, обрадованный возвращением Нового Тауша и убаюканный колыбелью его рук.

Кто-то в городе начал забивать гвозди. Новый Тауш подумал об имени. Еще один страх: дать имя. Но мэтрэгунцы именно этого от него ждали, чтобы он дал имя, чтобы он дал жизнь, предложил новый облик месту, где они надеялись состариться и умереть. Откуда в нем взялись все эти страхи? Что в него вложил старый Тауш и почему? Тук-тук-тук – кто-то ремонтировал крышу у него над головой. Альрауна, послышалось в пустоте его души, словно шепот прозвучал в каком-то темном уголке и пронесся сквозь аркады, через путеводные геометрические формы его сути. Альрауна. Кап-кап-кап – что-то капало у него в голове, и в каком же направлении, к уху или от уха? «Да, Альрауна!» – встрепенулся новый Тауш; он не знал, откуда взялось это слово и с какой стати, но именно таким должно быть имя нового города. Тук-тук-тук – гвозди на крыше; кап-кап-кап – кровь на чердаке. Альрауна! (Кровь?) Село Рэдэчини стало Мандрагорой, а она станет Альрауной. Тук – кап – тук – кап – тук – кап; Новый Тауш взглядом поискал молоток и гвоздь, ухом – капли. Он огляделся по сторонам и заметил под столом темную лужу. Встал, приблизился. Увидел, что кто-то густой и свежей кровью что-то нарисовал на столешнице. Глаз. Кто-то нарисовал глаз. От нижнего века, словно слезы, тянулись речушки крови и капали на пол. Кто-то здесь побывал… Тук. Рэдэчини. Кап. Мандрагора. Тук. Альрауна. Кап.