Читать книгу "С нами бот - Евгений Лукин"

На часах ещё полвторого, а я уже уволен. С чем себя и поздравляю. Не могу сказать, чтобы такой поворот событий явился полной неожиданностью, напротив, он был вполне предсказуем, но меня, как Россию, вечно всё застаёт врасплох. Даже то, к чему давно готовился.

Согласен, я не подарок. Но и новая начальница – тоже. Редкая, между нами, особь. Сто слов, навитых в черепе на ролик, причём как попало. Её изречения я затверживал наизусть с первого дня.

– Гляжу – и не верю своим словам, – говорила она.

– Для большей голословности приведу пример, – говорила она.

– Я сама слышала воочию, – говорила она.

Или, допустим, такой перл:

– Разве у нас запрещено думать, что говоришь?

Самое замечательное, весь коллектив, за исключением меня, прекрасно её понимал. Но сегодня утром на планёрке она, пожалуй, себя превзошла:

– А что скажут методисты? Вот вы, Сиротин, извиняюсь за фамилию.

Я даже несколько обомлел. Фамилия-то моя чем ей не угодила?

Так прямо и спросил. И что выяснилось! Оказывается, наша дурёха всего-навсего забыла моё имя-отчество.

Поняли теперь, кто нами руководит? И эти уроды требуют, чтобы мы в точности исполняли тот бред, который они произносят!

Короче, слово за слово – и пришлось уйти по собственному желанию.

Ручаюсь, никого ещё у нас не увольняли столь радостно и расторопно. До обеда управились. Должно быть, я не только начальницу – я и всех остальных достал. Со мной, видите ли, невозможно говорить по-человечески. Да почём им знать, как говорят по-человечески? Человеческая речь, насколько я слышал, помимо всего прочего должна ещё и мысли выражать.

А откуда у них мысли, если их устами глаголет социум? Что услышали, то и повторяют. Придатки общества. Нет, правда, побеседуешь с таким – и возникает чувство, будто имел дело не с личностью, а с частью чего-то большего.

Реальность изменилась. Так бывает всегда сразу после увольнения. Во всяком случае, со мной. Скверик, например. Вчера ещё приветливо шевелил листвой, играл солнечными бликами – и вдруг отодвинулся, чуждый стал, вроде бы даже незнакомый.

Давненько меня не увольняли. Целых два года. Рекорд.

Однако наплечная сумка моя тяжела. Разумеется, не деньгами, полученными при расчёте. В сумке угнездился словарь иностранных слов одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года издания, взятый мною на память со стеллажа в редакционно-издательском отделе.

Совершив это прощальное, можно даже сказать, ритуальное хищение, я полагаю, что мы квиты.

С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Кстати, знаете ли вы, что означает слово «клок» согласно украденному мною словарю?

Клок, да будет вам известно, это английский вес шерсти, равный восьми целым и четырём десятым русского фунта.

Неплохо для паршивой овцы, правда?

Я люблю эту усыпальницу вымерших слов. Я один имею право владеть ею. Я млел над ней два года и намереваюсь млеть дальше.

Каллобиотика – уменье жить хорошо.

Корригиункула – небольшой колокол, звоном которого возвещают час самобичевания.

Мефистика – искусство напиваться пьяным.

А какую испытываешь оторопь, набредя на вроде бы знакомое слово!

Баннер – знамя феодалов, к которому должны собираться вассалы.

Пилотаж – вколачивание свай.

Плагиатор – торговец неграми.

После этого поднимаешь глаза на долбаный наш мир и думаешь: а ведь тоже вымрет вместе со всеми своими консенсусами и креативами.

Туда ему и дорога.

В скверике я опустился на лавочку и долго сидел, прислушиваясь к побулькиванию духовной своей перистальтики.

Недоумение помаленьку перерождалось в любопытство: ну и что ж ты теперь, гадёнок, предпримешь? Куда подашься? Хорошо ещё, что ты и раньше ни черта не умел. Иначе бы навыки твои неминуемо устарели.

Два года трудовых усилий! Одних методичек этими вот самыми руками сколько роздал…

Ладно. Как говорится, на свободу с чистой совестью. А свобода, не будем забывать, это право окружающих делать с тобой все, что им заблагорассудится.

Плохо.

Из глубины аллеи в моём направлении двигалось нечто юное, предположительно мужского пола, и чем ближе оно подходило, тем больше отвлекало от раздумий. Наконец отвлекло совсем. Ничего подобного раньше мне видеть не доводилось. Из розовых глаз юнца (клянусь, розовых!) выбегали два тонюсеньких серебристых проводка. Другая пара проводков произрастала из ноздрей, третья – из ушей. Все три пары собирались воедино чуть ниже подбородка и ниспадали до уровня талии, где и скрывались в укреплённом на поясе брезентовом чехле. Присмотревшись, я заметил ещё и одинокий седьмой проводок, чётко выделяющийся на фоне чёрных брюк. Этот был вызывающе заправлен в гульфик.

Глаза-то почему розовые? Контактные линзы? Тогда зачем проводки? И на кой дьявол нижний из них убегает в ширинку?

Нет, ребята, если это реальность, то я – фантом.

Проходя мимо скамьи, розовоглазое чудо повернуло голову в мою сторону и приостановилось.

– Вы потеряли работу! – радостно объявило оно.

Ни хрена себе!

– Я ошибся? – Чудо моргнуло.

И как это ему проводки не мешают?

– Нет, – сказал я. – Не ошиблись. Я действительно сегодня потерял работу. Вы хотите мне что-то предложить?

– Да! – радостно выпалил он, извлекая из матерчатой торбы какие-то прокламации.

Всего-то навсего. Обычно уличные приставалы переодеваются завлекательности ради медведями, чебурашками, а этот, стало быть, вот так…

Всучил – и двинулся дальше.

Я проводил розовоглазого ловца душ человеческих кислым взглядом и перед тем, как отправить листовки в стоящую рядом урну, бегло их просмотрел. Приглашения на службу. Акулам капитализма позарез требовалась грубая тягловая сила, пара офисных хомячков и заместитель заведующего отделом геликософии. Этого, правда, соглашались принять только на конкурсной основе.

Геликософия?

Хм…

Звучит нисколько не хуже, чем мефистика.

Словцо мне так понравилось, что последнюю бумажку я пощадил. Остальные отправил по назначению. Потом вспомнил о мародёрской добыче, таящейся в моей сумке, и достал словарь. Представьте, геликософия в нём нашлась. Прочтя объяснение, сначала не поверил, потом хихикнул.