Читать книгу "Robbie Williams. Откровение - Крис Хит"

Роберт с Грин Бэнк Роуд, ST6 7HA.

* * *

Очередной день в студии.

«Ты знаешь это?», — спрашивает Роб и напевает какую-то странную фигуру из двух нот, донг-а-лонг-а-лонг-а-лонг-а-лонг-а-лонг. «Это вот что в голове долбит, когда впервые занюхаешь бензин».

Он продумывает это снова.

«Вот только об этом я тогда мог думать, а потом, когда эффект ослаб, не мог вспомнить, что это».

Этим он еще подростком занимался, в школе еще учась. Они в парк ходили.

«Там вот бензинчик и нюхали. И жидкость из зажигалки, — рассказывает он. — А сейчас там медальон повесят».

* * *

Октябрь 2016 года

Объявлено, что следующим лауреатом премии «Икона Brit Awards» станет Робби Уильямс. Он всего лишь третий, кто получит эту награду, причем до него ее удостоились только Элтон Джон и Дэвид Боуи. Награду вручат на концерте, который будет в ноябре в прайм-тайм транслироваться по ITV. В передачу также включат фрагменты, в которых Роб рассказывает о себе, своей жизни и своем прошлом. По идее его должны снимать так, как будто он берет интервью у самого себя, и поскольку другие люди будут говорить о них только хорошее, как и полагается в таких случаях, так что диалог двух Робби Уильямсов создаст необычно реалистический контрапункт.

Сегодня встреча в номере Роба в Soho Hotel, где Воэн Арнелл, режиссер этих «фрагментов-прокладок», должен наметить, что Роб скажет в этой беседе с самим собою. В назначенное время Роб выходит из спальни, еще типа пошатываясь, протирая глаза, и когда Воэн начинает задавать ему вопросы — очень прямые и на которые можно отвечать бесконечно, — то кажется, что вопросы эти, возможно, из-за того, что Роб еще не полностью проснулся, попали в ту часть мозга Роба, которую редко тревожат; как будто он слишком устал и самое легкое для него — просто открыть все шлюзы и позволить литься потоку воспоминаний. А вообще-то беседу Воэн начинает вот с чего: «На каких бы моментах своего детства вы бы хотели, чтобы мы остановились поподробнее?»

Вот лишь часть ответа на этот единственный вопрос:

«Ну, отец мой выиграл в шоу „Новые лица“. Отец мой был полицейским. Но ходил в кабаре на комедиантов, в шестидесятые и семидесятые множество таких мест было: The Talk of the Midlands, Jollies… Я ребенком читал папины дневники — сто лет уже не перечитывал — и понимал, что все те люди на киноэкране и в телевизору для него были богами просто, он обожал всю их мифологию и вообще все, что там происходит на том конце трубы, так сказать, и на экране кинотеатра… он из газет фотографии Дорис Дэй вырезал и все такое прочее, и о них обо всех говорил и говорил… Так вот отец смотрел на выступающих на сцене и думал: и я так могу. Короче, он позаимствовал несколько шуток, пошел на конкурс талантов в паб „Золотой холм“ в Стоке и — выиграл. Это еще до моего рождения произошло. И его стали приглашать выступить там-сям, так что со службы он уволился и стал комиком. А чтоб лишнюю пятерку заработать, надо было быть ливерпульским комиком — по ним все тогда с ума сходили. Так что папа мой и стал этим „скаузом“, комиком как бы ливерпульским. Вот так оно и было: из полицейского в комики.

Папа говорил о Френке Синатре как о святом. И так же про Дина Мартина, Сэмми Дейвиса-младшего. Это все прям боги для него, а он делал нечто, что они, и это передалось мне. Не думаю, что было вообще какое-то время, когда я не знал или не чувствовал, что буду заниматься тем же. Не было такого прекрасного дня или какого-то момента просветления, как, допустим, общаешься с алкоголиком и понимаешь, что зашел далеко. Это все просто было моей жизнью. Таким я и хотел быть всегда — ну не было бы „Робби Уильямса в Небворте“ — был бы „Роберт Уильямс в Haven Holidays“ (Haven Holidays — сеть кемпингов. — Прим. пер.). Или в Ladbroke Holidays. Или в лагерях Butlin. Дошло бы до „Роберт Уильямс в Скегнессе“ или „Роберт Уильямс в Грейт-Ярмуте“. Было бы или то, или это, или нечто среднее. Потому что папа мой так работал.

Когда все эти кабаре повымерли и отцу стало негде работать, именно в это время ему предложили работать в лагерях отдыха Ladbroke. И он там стал развлекать отдыхающих — как певец, комик, конферансье. Именно там я проводил все каникулы, там вырос. Я там проводил по три недели с отцом моим среди артистов, которые развлекали массы, если можно назвать массами автокемпинг, заполненный представителями рабочего класса. Так что я обитал рядом с группами Paper Lace, The Dallas Boys, The Ivy League, также коллективом под названием The Mad Hatters, где четверо играли на инструментах, как Barron Knights…» Он возвращается к теме. «Простите, только что проснулся… — и продолжает. — Мое начальное образование в мире развлечений получено в общении с этими группами семидесятых и шестидесятых, которым некуда было девать свое мастерство, у них не было дома, так что они играли в этих вот стоянках для отпускников. И поклон моего отца Голливуду… Ну я гоню просто…»

Сегодня утром такой у него способ поздороваться.

* * *

Довольно скоро становится ясно, что из этой затеи, в которой Роб вносит коррективы в розово-очечный взгляд на его жизнь, ничего не выйдет. «Правда в том, — осознает Роб, — что в ту пору моей жизни особого противоречия между всем этим не было. Оно начало появляться когда я типа попал в Take That».

Но все равно в его мозгу уже открылся подвал с историями про детство:

«Ох! Я знаю, что я все-таки делал! Когда мне было три года, мы проводили каникулы в Бенидорме, и там я потерялся. А, как мне кажется, в семидесятые за детьми присматривали как-то либерально: уходили они куда-то, потом возвращались иногда. А меня вот нигде не могли найти. А я включился в конкурс талантов. И в нем победил. То есть я выиграл конкурс, спев „Summer Nights“ из мюзикла „Бриолин“. В три года. Так вот — победив, я стал ходить там вокруг бассейна и всем протягивать шапку, а люди туда денежку бросали. Меня, кстати, никто не учил так делать».

Он смеется.

«Собрал полную шапку денег. Второй такой возможности пришлось ждать четырнадцать лет».

Он вспоминает иллюстрацию в газете в Джерси — они вчетвером: он, отец, мать и сестра — так продвигают комедийные выступления отца. Еще Рой Орбисон там выступал, говорит Роб, входной билет 50 пенсов стоил.

«Мы переехали жить в паб, когда мне еще трех не было. Я знаю, что выделывался перед музыкальным автоматом, джукбоксом, для всяких шатавшихся там игроков, под „Summer Nights“, господи, — рассказывает он. — Правда в том, что дискомфорт от актерства, которое я с рождения считал для себя совершенно естественным, происходил только тогда, когда его считали чем-то, чем выпендриваются, отличаются, и что вообще некая странность. Потому что ровесники мои ничем таким не занимались. „Ты кем себя возомнил?..“».

В следующие несколько недель Воэн поинтервьюирует мать Роба, Джен, которая подкорректирует некоторые детали — например, не Бенидорм, а Торремолинос, — но про почти все остальное расскажет то же самое. Роб прятался, когда она посещала 80-летнюю тетю Бет, — «она была настолько же медленна, насколько он быстр» — и она сошла вниз по лестнице, когда он изображал выступление под «Summer Nights», двигаясь так, как на подиуме у джукбокса в пабе: «Он танцевал точно так же, как Джон Траволта по телевизору. Над этими его штучками смеялись, потому что с таким уж энтузиазмом он это проделывал. Но я тогда уже знала. Думала: „Знаешь, а ведь пойдет он в этот шоу-бизнес“».