Читать книгу "Брызги шампанского - Виктор Пронин"

В сосновом парке Гифорна Выговский был ранним утром. Дальние сосны терялись в тумане, мокрая трава была бесшумной, заросли кустарников надежно скрывали каждого, кто хотел в них скрыться. Выговский предусмотрительно надел серые брюки, серую куртку и все ту же клетчатую кепочку. За деревьями его невозможно было увидеть даже с расстояния десяти метров.

Он вышел к стоянке, где вчера оставил свой «Опель» Мандрыка, убедился, что выбрал правильное место, что не ошибся. «Мерседес» поставил невдалеке, на той же улице. Конечно, можно было остановиться с противоположной стороны парка, но кто знает, куда побежит Мандрыка, по каким дорожкам будет спасаться от инфаркта, от инсульта, от чего он там еще убегал каждое утро...

Пройдя по парку, Выговский с облегчением убедился, что он совершенно пуст – ни единого немца, ни единой немки. Сумка на его плече была почти пуста, в ней был только один достаточно тяжелый предмет – «беретта» с глушителем. Пистолет он достал уже здесь – в предыдущие поездки подумал о такой возможности и теперь благодарил собственную предусмотрительность. Мощная тяжелая «беретта» с пятнадцатью патронами в массивной рукоятке придавала ему уверенность, что все должно закончиться, как и задумывалось.

Мандрыка стал настоящим немцем – появился на дорожке, как и вчера, ровно в пять минут восьмого. Пробежался, присел несколько раз, помахал руками, позапрокидывал голову, повертел ею справа налево, слева направо и, наконец, закончив все эти ритуальные приготовления, побежал.

Выговский наблюдал за ним метров с двухсот. Приготовив инструмент, стал за сосной, поджидая давнего друга, соратника, главного своего бухгалтера. Когда Мандрыка приблизился и оказался метрах в десяти, Выговский вышел из-за сосны и стал на дорожке.

Мандрыка заметил его, обратил внимание, когда их разделяло метров пять. Автоматически сделал еще два шага и остановился.

– Игорь? – спросил каким-то осевшим голосом.

– Здравствуй, Вася, – сказал Выговский. – Прекрасная погода, не правда ли?

– Как ты меня нашел?

Выговский пропустил вопрос мимо ушей. Он еще раз убедился, что затвор передернут, кнопка предохранителя сдвинута и ничто, ничто в мире, даже неожиданно появившиеся немцы, его не остановит.

– Скажи, Вася... Ты хоть сам сознаешь, что поступил плохо?

– Видишь ли, Игорь...

– Я задал вопрос, Вася, а ты отвечай.

– Да, наверно, так можно сказать, – Мандрыка стрельнул глазами в одну сторону, в другую, он ждал момента, чтобы нырнуть в листву, броситься в одну сторону, в другую, сбить Выговского с толку и спастись, спастись. – Не делай этого, – попросил он. – Будешь сожалеть. Если хочешь, я исчезну и ты никогда меня больше не увидишь, никогда обо мне не услышишь.

– Согласен, – сказал Выговский и нажал курок. Пуля вошла Мандрыке в грудь, пробила, изорвала легкие, и он не мог вздохнуть, закричать, позвать на помощь ни по-русски, ни по-немецки.

Выговский нажал курок еще раз и еще.

После третьего выстрела Мандрыка упал. Сколько же в нем было жизненной силы, сколько здоровья, если только третья пуля из этой кошмарной «беретты» свалила его наземь.

Он упал и бился, дергался в предсмертной агонии, но Выговский, подойдя вплотную, все-таки улучил хороший момент и сумел выстрелить еще раз, уже в голову, примерно между ухом и виском.

Мандрыка дергаться перестал, вроде успокоился, хотя хриплые вздохи слышались еще некоторое время.

– Вот и хорошо, – пробормотал Выговский.

Он бросил «беретту» с глушителем на теплый вздрагивающий труп и, оглядевшись по сторонам, шагнул в кусты. Через несколько метров вышел на дорожку, которая вела прямо к его серенькому «Мерседесу».

В машину Выговский сел не торопясь, предварительно посмотрев на часы, как это обычно и делают помешавшиеся на точности немцы, включил мотор и тронул машину с места. Меньше чем через час он был в Ганновере, заехал в гостиницу, взял уже собранный чемодан, предупредил портье, что машину оставит на вокзале, расплатился и отъехал.

Сверхскоростной поезд отходил через час, и он проскучал это время, прикидывая, не оставил ли на себе следов, не оставил ли следов в парке, на Мандрыке... Вроде все состоялось не худшим образом.

Поезд подошел минута в минуту, а через четыре часа Выговский был уже во Франкфурте-на-Майне. Всю дорогу он смотрел в громадное окно, непривычно чистое, непривычно прозрачное. Проносились зеленые лужайки, автобаны, пригороды, состоящие сплошь из домов, похожих на мандрыковское приобретение. Хорошие дома, добротные, с отоплением, с запасным отоплением, с газом, светом, канализацией и самое главное – с голубыми елями необыкновенной красоты и привлекательности.

Во Франкфурте Выговский уже устало, уже пресыщенный немецкими чистотой и усердием, переехал с вокзала в аэропорт, говорят, крупнейший в Европе аэропорт, по размерам самого здания, по размерам взлетно-посадочных полос, по количеству принимаемых и отправляемых пассажиров. Их, этих пассажиров, отправляющихся на все континенты, во все страны мира, было так много, так много, что одинокая фигура Выговского с дорожной сумкой, немецкой тростью и в клетчатой кепочке совершенно затерялась и стала как бы даже и несуществующей. И она действительно стала несуществующей, когда «Боинг» оторвался от одной из многочисленных взлетно-посадочных полос, круто оторвался, под хорошим углом уходя в туманное немецкое небо и унося на своем борту осунувшегося после долгой болезни Выговского.

Когда самолет набрал нужную высоту в десять тысяч метров над уровнем моря, Выговский облегченно перевел дух и, подозвав стюарда, заказал шампанского.

– «Дом Периньон», – сказал он.

– О! Мани-мани, – стюард, раздвинув руки в стороны, показал, как много это стоит.

– Все хорошо, дорогой товарищ, – успокоил его Выговский. – Все в нашей с тобой жизни прекрасно.

– Момент! – Стюард метнулся куда-то в дальние внутренности самолета и уже через две-три минуты нес серебрящуюся бутылку с этикеткой, памятной по недолгому общению с Шарончихой. В другой руке у него был высокий хрустальный бокал.

Взяв бокал, Выговский показал стюарду два пальца, дескать, таких предметов требуется два. Пока стюард бегал за вторым бокалом, он открыл бутылку, наполнил свой, а потом и тот, с которым подоспел запыхавшийся немец.

– За победу! – сказал Выговский, чокаясь. – Над силами зла... Как мы их понимаем, – он назидательно поднял указательный палец.

– О’кей! – ответил стюард.

Уже под утро мне приснился странный, скорее даже жутковатый сон. Вроде нахожусь я в каком-то месиве из гнилых, черных досок, среди бревен, надломленных веток, рядом куски крыши, рваная жесть, ржавые гвозди. Все это почти полностью закрывает небо, так что увидеть меня за этим хламом совершенно невозможно. И вдруг появляется какое-то непонятное существо в длинном черном балахоне. С виду человек, но у меня откуда-то уверенность, что никакой это не человек, это что-то другое, страшное и опасное. Но оно удаляется от меня, поднимается на какое-то сооружение с выбитыми окнами, со снесенной крышей и, когда оказывается где-то на уровне третьего этажа, неожиданно оборачивается. И я вижу череп, издалека сквозь узкие щели между досками и кусками жести вижу ухмылку. Не обнаженные челюсти, как это бывает у черепов, а именно ухмылку. Существо смотрит на меня прямо в глаза и наконец произносит: