Читать книгу "Путь воина - Богдан Сушинский"

– «… Которое продолжает ввергать в скорбь и смуту весь христианский мир», – завершил Мазарини теми словами, коими обязан был завершить свою речь сам нунций Барберини. Что поделаешь, нунций порой совершенно некстати забывал, что перед ним – предшественник на посту нунция папы во Франции. – Ни папа, ни тем более, вы, досточтимый нунций, не должны сомневаться в том, что, как и прежде, Франция считает себя наиболее верноподданной частью этого, осененного крестом и папской благодатью, мира, и скорбит по убиенным вместе со всем консисторатом [53].

Все слова вежливости были сказаны. На столе Мазарини лежала булла папы, позволяющая ему вести любые переговоры с правителями любой страны, прикрываясь при этом обращением святого престола. Ибо теперь уже получалось, что это не он, от имени обессилевшей в войнах Франции, молит и молится о мире; это сам папа римский обращается к нему, как кардиналу, со словами о вселенском примирении.

– Один из моих секретарей в ближайшее время встретится с оставшимися во Франции казачьими офицерами, – как бы между прочим, обронил Барберини, уже покидая кабинет первого министра. И поскольку он это действительно сказал, уже никто в королевстве не осмелится обвинить посла Ватикана в том, что он ведет переговоры с офицерами-наемниками, не имея на то разрешения правительства, которое этих самых воинов нанимало.

– Я так и не пойму, досточтимый нунций, что мы только что сделали: то ли решили погасить старую войну, то ли с той же непосредственностью договорились разжечь еще одну, более жестокую и кровопролитную?

– Мне не хотелось бы, чтобы после моих посещений вы читали свою Библию с той же исступленностью, с какой зачитывались после каждого визита своих генералов.

Взгляды кардиналов на какое-то время скрестились, однако глаза их, как и лица, оставались непроницаемыми, а потому безучастными. Как безучастными оставались и сами кардиналы ко всему, что происходило в этом, крестом и отчаянием осененном мире, если и не по их вине, то при их молитвенном безучастии.

37

Предгорья Судет провожали их первой прозеленью редколесья, весенним теплом и пологими, распаханными под крестьянские нивы склонами – бурыми и на вид совершенно безжизненными.

– Мы вступаем в благословенную Саксонию, граф, – напомнил виконт де Морель д’Артаньяну. – И где-то там, если мне не изменяет память…

– Обычно она предательски изменяет вам в самые неподходящие моменты, виконт. Но в этот раз вы совершенно правы: где-то там… Знать бы, где именно.

– Но к весне баронесса фон Вайнцгардт, как вы сами изволили сообщить, должна находиться на берегу Эльбы, в своем родовом замке.

– Кажется, вы набиваетесь к баронессе в гости.

– Что вы, лейтенант, приглашение приму только от вас. Одним поводом для дуэли окажется меньше. А дорогу к замку Лили нам, возможно, покажут баварские рыцари.

Они оба оглянулись на санитарную повозку, окружив которую, ехали молчаливые баварские рейтары. Германцы присоединились к ним уже за Краковом, сразу же после того, как подверглись нападению отряда гайдуков, отомстивших им за кровавое усердие, с которым наемники обычно расправлялись с повстанцами. Зная, что никакие сомнения и зов племенного родства рейтар не гложут, польские аристократы бросали их на подавление бунтов, как сухой хворост – к исчадию пожарища.

– А что, пожалуй, это мысль, – поддержал виконта д’Артаньян, как бы заново присматриваясь к капитану фон Кроффелю, который по старшинству чина был у баварцев за командира. – Они, конечно, не саксонцы… Тем не менее…

Сейчас обоз, охраняемый мушкетерами графа д’Артаньяна, состоял всего из нескольких повозок с продовольствием да кареты Даниила Оливеберга де Грекани, шведского посланника, по-прежнему выдававшего себя за лейтенанта де Гардена. Слишком уж нравилась эта дважды спасшая ему жизнь «странствующая роль».

После того как к ним присоединились баварцы, дипломат мог чувствовать себя в абсолютной безопасности. Тем не менее в карете сидел прихваченный им в Кракове швед, который выдавал себя за Даниила Оливеберга, в сумке которого хранились засургученные фальшивые письма, заменявшие те, которые сам Оливеберг, он же Даниил Грек, обязан был доставить. Одно из этих писем, от польской королевы Марии Гонзаги, предназначалось для королевы Франции Анны Австрийской. Второе – от польского короля принцу де Конде, в котором, зная влияние принца при дворе, Владислав IV, теперь уже покойный, просил помочь с набором французских наемников. И третье – от шведского посла, которое нужно было доставить через Францию королю Швеции. А вот о секретном письме Богдана Хмельницкого, адресованном главнокомандующему французскими войсками принцу де Конде, не знал никто, даже подставной швед.

Отряд баварцев состоял всего из пятнадцати воинов – все, что осталось от некогда более чем двухсотенного отряда, направленного в Польшу с благословения баварского эрцгерцога. Да и то трое из них возвращались с незажившими ранами и больше отсиживались в крытой повозке, нежели в седлах. Тем не менее сейчас, находясь на землях германцев, французы и шведский подданный могли чувствовать себя более или менее уверенно. На территории Польши они защищали баварцев, теперь настал черед этих наемников.

О баронессе фон Вайнцгардт капитан Кроффель, как выяснилось, слышал впервые. Но уверял, что по ту сторону Эльбы, в деревушке Мюншафт, живет отставной полковник, его родственник, истинный саксонец, который хорошо знает всех аристократов Верхней Саксонии. Так что о замке баронов Вайнцгардтов, ему, конечно же, кое-что должно быть известно.

– Мы найдем этот замок, граф, – заверил он д’Артаньяна. – Даже если для этого нам придется исколесить обе Саксонии, Верхнюю и Нижнюю, и если окажется, что находится-то он в благословенной всеми богами Баварии. – Располневший, рыжебородый, на вид более чем равнодушный, капитан мало напоминал боевого офицера. И странно было слышать, когда его баварцы говорили о нем как о человеке крутого нрава, жестокость которого могла затмить только его же собственная ярость.

– В Баварии это было бы очень кстати, – отчаянно поддержал его предположение д’Артаньян. – Клянусь пером на шляпе гасконца!

Холмистые перелески сменялись заливными лугами, топкие берега речушек – каменистыми взгорьями, на склонах которых копыта коней скользили словно по ледникам. Теперь их вел капитан Кроффель, и всем хотелось верить, что кратчайшим путем он ведет их к Эльбе, чуть южнее Дрездена, к тем местам, где есть паромная переправа через реку, за которой открывалась деревушка с непривычным названием Мюншафт.

Мушкетеры ворчали и требовали вернуться к накатанной дороге, вдоль которой случались трактиры и заезжие дворы. Германцы считали, что капитан слишком торопится и кончится это тем, что все они – и рейтары, и мушкетеры – останутся без повозок. И только д’Артаньян придавал капитану уверенности, поскольку готов был пробираться хоть через пекло, лишь бы поскорее напасть на следы Вайнцгардтов.