Читать книгу "1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - Роберт Кершоу"

«Я нахожусь на месте радиста тяжелого танка и собираюсь заснять отсюда танковую атаку, — звучит комментарий Гуго Ландграфа к кадрам. — Нам у Москвы противостоят до зубов вооруженные советские группировки, только что прибывшие из резерва». На экране мелькают кадры — сцены боя сквозь узкую смотровую щель танка. «Со всех сторон гремят артиллерийские залпы и пулеметы, — продолжает Ландграф. — Наш танк ведет непрерывный огонь по противнику». И в подтверждение этого зритель видит пылающие дома, разрывы снарядов, разбегающихся в панике русских пехотинцев. Наконец сопротивление врага сломлено. «Наше орудие раскалилось от долгой стрельбы», — сообщает военный кинооператор. Кадры на экране сменяются сценой ночного боя: в ночном небе тянутся огненные строчки. В ту ночь немцам удалось продвинуться на несколько километров.

«Всю ночь шел снег», — продолжает комментарий Ландграф — утверждение это звучит грозным напоминанием тем зрителям, чьи родные сражались на Восточном фронте. На экране возникают пехотинцы, отрывающие окопы в свежевыпавшем снегу у самых танков. «Битва продолжается», — продолжает Ландграф, и тут же, как бы в подтверждение его словам, в кадре появляется группа пехотинцев, увешанных пулеметными лентами. У многих в уголках рта непременная догорающая сигарета или трубка. Однообразие пейзажа скрадывают кусты и редкие деревца, ветви которых припорошены снегом. На фоне белого снега резко выделяются силуэты полугусеничных бронетранспортеров и танков, ведущих интенсивный огонь. Впереди пикирующие бомбардировщики люфтваффе щедро посыпают бомбами артиллерийские позиции русских, но, как сокрушенно отмечает комментатор: «На месте уничтоженной батареи тут же показывается другая…И снова опускаются сумерки», — продолжает он, когда умолкает стрекот башенного пулемета. Камера запечатлевает следы трассирующих пуль над танками и бронетранспортерами, поражающих далекие и уже неразличимые цели.

С наступлением дня «мы поняли, что находимся перед лесным массивом, где проходила одна из линий обороны Советов». В отдалении видны пылающие дома. «Камуфляжная сетка, покрывавшая доты русских, которая надежно скрывала деревянные постройки, загорелась». Затем Ландграф рассказывает о расчете 88-мм зенитного орудия, лихорадочно обслуживавшем свою занесенную снегом пушку. «На третий день, — рассказывает он, — сюда стянули и зенитчиков, чтобы те помогли нам нанести решающий удар». Мы видим разрывы снарядов в воздухе, указывающие на скрытую под деревьями цель. Тем временем расчет совсем занесло снегом. На белом снегу дороги резко выделяются немецкие танки T-III и T-IV, тут же на снегу уродливо распростертые трупы советских солдат. Танки ведут огонь по пехоте, а «мы наступаем с фланга, врезаясь в центр обороны русских, и в результате многочисленных стычек прорываем ее». Все. «Вы видите большевиков, которые с поднятыми вверх руками выбираются из траншей, — ликуя, сообщает зрителям Ландграф. — Оборона противника сокрушена!»

Оператор славно потрудился в попытке как можно реалистичнее отобразить монолитную оборону русских по обе стороны магистрали Москва — Можайск. На экране то и дело мелькают огнеметы, зигзагообразные ходы сообщения, зияющие противотанковые рвы, прикрываемые артогнем, противотанковые ежи, сваренные из кусков железнодорожных рельсов. Железобетонные бункеры, прикрытые вспомогательными позициями с тяжелыми вооружениями и артиллерийскими орудиями, образовывали ядро этой обороны. Камера замирает на телах погибших защитников этой линии обороны. Кадры фильма Ландграфа находятся в явном противоречии с бодрой тональностью специальных сообщений руководителя германской прессы д-ра Дитриха и крикливыми заголовками газет. Хроникальные кадры прошли на экранах рейха в последних числах октября 1941 года, совпав по времени с отмеченными в отчетах СС о положении в рейхе «фактами общественного разочарования». «Крушение большевистской системы — вопрос нескольких дней». Что же касалось мнения населения, оно свято верило, что «на фронте не произойдет сколько-нибудь значительных событий». Однако кинорепортаж Ландграфа свидетельствовал как раз об обратном. Крушение иллюзий оборачивалось цинизмом. Всем становилось ясно, что главные битвы этой войны еще впереди.

Мрачную неотвратимость их вполне сознавали и солдаты Восточного фронта. Лейтенант Г. Хейзинг из 4-й танковой группы, описавший эту же битву у Бородино, поведал нам о городе под названием Можайск. Немцы заняли этот город 18 октября, однако «осенняя слякоть и распутица омрачали настроение немецких солдат, лишив их сладости великих побед». 10-я танковая дивизия, авангард наступавших немецких сил, оказалась «рассеяна по болотам и мелколесью, транспорт увяз, войсковой подвоз стал невозможен». Лейтенант Хейзинг с горечью отмечает: «Как бы мы ни старались, нам все равно дальше не продвинуться». И 10-я танковая дивизия, и приданная ей в поддержку 2-я дивизия СС «Дас рейх» понесли под Можайском тяжелейшие потери. Численность рот в пехотном полку «Дер фюрер» сократилась до 35 человек с первоначальных 176. Линии коммуникаций растянулись до предела. Но, по словам официального историка дивизии, «все поставленные цели были достигнуты, невзирая на потери». Первый батальон полка совместно с мотоциклетным батальоном сражался с частями советской 82-й мотострелковой дивизии за овладение селом Шелковка, важным транспортным узлом.

«18- и 20-летние солдаты вступили в рукопашную схватку с русскими, действуя рунными гранатами, саперными лопатками и штыками. Многие из молодых служащих СС погибли или отморозили ноги в обутых на голые ноги сапогах при 15- градусном морозе».

Все напряженно ждали торжественных фанфар, предварявших сообщения «Великогерманского радио». Но тщетно. Победы так и оставались за гранью желаемого. Росло разочарование. В отличие от 1812 года, после боев под Бородином ворота Москвы не распахнулись перед немцами. И русские явно не рвались заключать перемирие. Генерал Гюнтер Блюментритт обреченно констатирует:

«И теперь, когда Москву можно было разглядеть невооруженным глазом, настроение солдат и командиров круто изменилось. С изумлением и разочарованием мы в конце октября — начале ноября наблюдали за русскими, убеждаясь в том, что им, похоже, и дела нет до того, что их основные силы разгромлены. За эти недели сопротивление противника только усилилось, с каждым днем схватки с ним приобретали все более ожесточенный характер».

В конце октября лишь ничтожная часть населения рейха верила, что война на Востоке завершится к исходу 1941 года. Аналитики отмечали, что оказываемое русскими «ожесточенное сопротивление способствовало росту скептицизма населения в отношении пропагандистских обещаний и заявлений предыдущих недель». К началу ноября уже стали проявляться «признаки растущего раздражения чересчур оптимистичными заявлениями о якобы имевших место успехах». Яростный отпор русских пугал, внушал неуверенность, дезориентировал. В двух словах умонастроения в рейхе можно свести к следующему: население не понимало, отчего все-таки германские войска не переходят в решительное наступление после того, как они разгромили целых 260 отборных дивизий русских? И к середине ноября чувство недоумения сменилось безразличием. В этом смысле мнения и тыла, и фронта совпадали.

«Стали раздаваться саркастические замечания в адрес ведущих военных, — комментирует Блюментритт. — В войсках все чаще и чаще высказывались пожелания в том духе, что нашим большим политикам неплохо было бы приехать на фронт и своими глазами взглянуть на происходящее здесь». Пехотный полк, в котором служил Гаральд Генри, заморозки застали прямо на марше, с 6 вечера до 2 часов ночи солдаты «без отдыха шагали в страшную пургу».