Читать книгу "Начало конца - Марк Алданов"

В кастрюле оказался какой-то соус из риса с редкими кусочками мяса, густо посыпанный перцем. Константина Александровича позабавило то, что он ест блюдо, называющееся «тортильяс». Оно было съедобно, но аппетита у Тамарина не было: «Теперь ясно, что нездоров…» Вино было довольно приятное. На бутылке не было надписи. «Верно, тоже называется как-нибудь так… Совсем тореадором стану здесь». На вилке и ложке была корона. «Вот оно что! Очевидно, дом какого-то герцога или маркиза? Батюшка, царство ему небесное, знал все эдакое: какие у кого короны, сколько дужек, обручей, листков. Восемь листков – это, помнится, у герцогов… Где-то теперь герцог с герцогиней? И, уж верно, никак не думают, что в их доме живет старый царский генерал!.. Странно, странно… Комната, впрочем, не герцогская. Может, тут жила какая-нибудь экономка или гувернантка?» Он с удовлетворением посмотрел на письменный стол, заглянул в чернильницу, в ней все высохло, по-видимому, уже очень давно: «завтра первым делом купить чернил и наполнить самопишущее перо». Просмотрел книги, стоявшие на этажерке. Они в большинстве ему не понравились: «La influencia militar en los destinos de Espana»[206], «De octubre rojo a mi destierro» por León Trotsky». Вот его только не хватало! «De octubre rojo» – «от красного октября», ясное дело. Заглянул в свой словарь: «Destino»… «Destillador»… «Destierro» – «изгнание». «От красного октября до моего изгнания», – отлично все понял… «Верно, после гувернантки тут жил кто-нибудь еще?..» Константин Александрович осмотрел и картинку над комодом, она изображала что-то ему знакомое. Не без труда в слабо освещенной комнате разобрал надпись: «Кузница Вулкана» Веласкеса. «Ишь ты!» Попробовал понять, что означают эти свирепые голые босые люди, но ничего о Вулкане не вспомнил. «Кажется, какой-то был бог? Что-то ковал… Бог, и ковал… «Лемносский бог тебя сковал…» Ничего не помню…» Опять подошел к окну. «Веревочная лестница, испаночка, герцогинечка с кастаньетами… Неужто и на лестнице с кастаньетами?» Но темная узенькая улица ничего такого в его воображении не вызвала. «Да, теперь не до испаночек и не до герцогинечек!» – угрюмо пробормотал он.

Он надел пижаму и лег в постель, оказавшуюся довольно жесткой. Накрылся одеялом, с наслаждением вытянулся, с еще большим наслаждением распустил мускулы. «Да, все-таки и без испаночек есть и на старости лет блаженные минуты». Хотел было по привычке почитать книгу, но Клаузевиц остался на комоде: забыл положить его на стул, придвинутый к кровати вместо ночного столика. Вставать ему не хотелось: холодно. Он повернул выключатель, находившийся, к счастью, под рукой.

Проснулся он от сильного грохота. Константин Александрович вскочил: «Что такое?» С улицы доносились крики, внизу как будто бежало множество людей. Тамарин протянул руку к выключателю, не без труда нашел его, шаря рукой по стене, повернул – лампа не зажглась. Было совершенно темно, еще темнее, чем вечером. Крики на улице усилились. Вдруг раздался сильный взрыв. «Бомбардировка!» Сердце у него забилось. «Потерял привычку!..» Слегка трясущейся рукой он снова, несколько раз, резко повернул выключатель, точно от силы движения лампочка могла зажечься – и сообразил, что ток должна была выключить станция. Константин Александрович пытался разыскать ногами туфли, не нашел и босой по каменному полу осторожно стал пробираться к окну, вытянув вперед левую руку, ориентируясь больше по току холодного воздуха. Споткнулся, чуть не упал; но добрался и отодвинул занавеску. Почти не стало светлее. Крики неслись откуда-то слева. Очевидно, люди бежали и прятались. Страшный взрыв повторился – как будто еще ближе, – и, сливаясь с ним, послышались долгий, нестерпимо нараставший грохот, затем женский крик, визг, плач. Тамарин понял, что где-то совсем близко рухнул дом. «Быть может, сейчас смерть!..» Он перекрестился, взглянув на потолок, и уже спокойно стал соображать, что именно произойдет. «Задавить – не задавит: верхний этаж…» Раздался третий взрыв, за ним четвертый, пятый. Удары следовали один за другим, но удалялись с непостижимой быстротой, трудно было даже понять, как люди передвигаются столь быстро. «Ведь разве только минута прошла, а он, может быть, уже у Гетафе… Пронесло… Да, пронесло!..»

Крики на улице ослабели и изменились. Послышались веселые голоса, точно спасшиеся поздравляли друг друга. Еще раздался глухой удар, но уж совсем далеко. Вдруг в комнате зажглась лампочка, на улице что-то слабо засветилось очень бледным синеватым светом. Пронесся радостный гул: «А-а-а!» Улица стала заполняться людьми. Куда-то быстро проехал большой автомобиль неприятного вида. Тамарину хотелось узнать, куда упали снаряды, близко ли отсюда разрушен дом, но спросить было не у кого. «Все-таки у них порядок: и «Скорая помощь» действует, и ток выключили, как следует». С улицы его окликнули знакомые голоса: это были его спутники. «Вот как! И вы здесь?!» – радостно сказал Тамарин и зачем-то попросил их подняться. Пока они поднимались, он надевал только что повешенный в шкаф халат и думал, что принимать их в халате неудобно. Испанец был теперь в сандалиях на босу ногу и даже оружия имел с собой меньше. Шофер был так же по форме одет и так же подтянут, как днем. «Ну, что? В чем же было дело?» – спросил Константин Александрович. Телохранитель взволнованно рассказал, что на расстоянии трехсот метров отсюда упал тяжелый снаряд; рухнул большой дом, убито человек двадцать женщин и детей, раненых еще гораздо больше. «Пятая колонна сигнализирует», – с таинственным видом сообщил он и объяснил незнакомое командарму выражение: летчикам подают знаки оставшиеся в Мадриде тайные фашисты. «Одного из них только что нашли: у него горел фонарь». – «И что же?» – «Выбросили из окна, – ответил весело немец, – это здесь такое правило, когда не меньше шести этажей». – «Мы уже исполнили ваш приказ, – поспешил перевести разговор телохранитель, – достали бензин, съездили в штаб, сделали заявку и получили пропуск куда угодно». Он подал Тамарину билетик. «Это отлично, что так скоро. Значит, завтра в семь», – сказал командарм, не удивлявшийся больше испанским порядкам. «Сегодня ночью ожидается большое сражение, – понизив голос, сказал телохранитель, – мне только что сообщили. Мы атакуем клинику в Университетском городке. Она в руках фашистов. Это величайший секрет». – «Я никому не расскажу. Ведь Университетский городок близко?» – «Совсем близко. Туда идут с Пуэрта дель Соль трамваи 22 и 12». Тамарин только вздохнул: клиника, большое сражение, трамвай идет на поле сражения! «Для штурма клиники мои стратегические познания не нужны…» Телохранитель посмотрел на него сочувственно-тревожно. «Надеюсь, вы не заболели? – сказал он. – Здесь очень легко простудиться. В Мадриде есть такая поговорка: надо тепло одеваться до сорок первого мая». Константин Александрович слабо улыбнулся и отпустил их. Он в самом деле чувствовал себя все хуже.

Тамарин взглянул на часы и ахнул: еще не было двенадцати часов. Впереди была долгая ночь, конечно, бессонная: сон сорван. «Разве принять снотворное?» Константин Александрович всегда возил с собой аптечку. В лучшие времена это был изящный ящичек с перегородками, отделениями, скляночками, теперь – старая коробочка от конфет. Изменились и лекарства: о фенацетинах и антипиринах времен его молодости уже не было слышно. «Гарденаль? Подожду немного: если не засну, приму…»