Читать книгу "Размах крыльев ангела - Лидия Ульянова"

– Вот как раз это я плохо себе представляла. Но поверила. Как тут не поверишь, когда и жена твоя заявляется в сейфе шарить? Я еще думала, что твоя секретарша – это сообщница…

Михал Юрич окончательно расстроился. Эх, не знал он раньше, что является в ее голове предводителем банды мокрушников! Как он мог бросить ее одну, не помочь и не поддержать, позволить связаться с каким-то упырем? Почему, ну почему ему целый год казалось, что он ей неприятен, что лучше держаться от нее в стороне? Видимо, потому, что сам за себя боялся, боялся сказать лишнее, получить отказ и выглядеть смешным. Она так влекла его к себе, так манила, что он боялся нарушить установившееся между ними хрупкое равновесие, боялся потерять хотя бы то, что существовало между ними. Он всеми силами пытался дистанцироваться, решал свои проблемы, ссорился с женой, проводил время с сыном, а его Мурка-Мурашка все это время была совершенно одна. Отчего он решил, что у нее все хорошо? Оттого что у нее этот хмырь, с которым, кстати, до сих пор не все ясно? То есть совершенно понятно, что хмырь – подонок и преступник, но неясно, перестала ли она любить хмыря. Оттого, что она не жаловалась? Так она никогда в жизни не жаловалась, даже в детстве. А теперь лежит и светит фингалом вполлица, и у Михал Юрича от вида кровоподтека на ее лице, от разбитой губы до боли сжимается сердце.

– Алла Петровна не сообщница, ей пятьдесят лет, и у нее внуки, – устало сообщил он, снимая очки и двумя пальцами протирая глаза. – Она просто отличный секретарь.

Как будто в пятьдесят лет и с внуками нельзя быть сообщницей!

– А где он сейчас? – Маша избегала называть Вадима по имени, не могла.

– В отделении милиции. За попытку угнать автомобиль и ограбить магазин. Завтра пойдешь в отделение и напишешь заявление, что украл у тебя автомобиль и ключи от магазина, что пытался отравить и избил. Вон, у тебя синяк вполлица. Справку от врача я тебе обеспечу.

– Ничего я писать не буду и никуда не пойду, – твердо заявила Маша. Мысль о том, что придется еще хотя бы раз встретиться с Вадимом, даже если на суде, вызвала новый приступ дрожи. – Пусть катится.

– Мария, как же так? Его нельзя просто взять и отпустить, а без вашего заявления милиция ничего не сможет сделать.

– Пусть катится, – упрямо повторила она, стуча зубами.

– Что, знобит? Дмитрий Семенович, будьте так добры, принесите ей из спальни еще одно одеяло.

– Хе-хе. А ведь верно, – авторитетно и хитро заявил Степаныч. – Пусть катится. Прямо в Лошки, под светлы очи Пургина, примут с распростертыми объятиями. Главное, его тут в самолет посадить, а там уж встретят. Это, поверьте мне, пострашней милиции будет. Он сейчас там, в кутузке, сидит и мечтает, чтобы в «Кресты» отправили, а не в Лошки обратно.

Из спальни вернулся профессор Заблоцкий, одеяло он так и не принес. Зато прихватил с собой два прабабушкиных рисунка в рамках, что давно повесила на стену Мария. Вид у профессора был совершенно удрученный и растерянный.

– Мария, что это? – спросил чужим голосом, тонким и отрывистым. – Вот это вот, что такое?

Он потряс перед Машиным носом рамками, поводил у нее перед глазами. Маша недоуменно пожала плечами:

– Это прабабушка рисовала, я просто на стенку повесила, чтобы всегда перед глазами были.

От вида любимых картинок на душе сразу стало светло и приятно, словно скользнул по комнате солнечный лучик.

– Машенька, ты хорошая девочка, умненькая, – тонким голосом увещевал профессор, как будто на самом деле считал Марию Константиновну круглой дурой, – только скажи мне, пожалуйста, где ты это взяла?

– В папке. Там еще есть…

– Там есть еще? В папке? – Казалось, профессор бухнется в обморок, если получит подтверждение своих слов. Он торопливо, но очень аккуратно отгибал металлические крючки, доставал картинки из рамок.

– Ну да, это моя прабабушка рисовала. В папке и другие ее рисунки есть. Степаныч, помнишь, я тебе рассказывала про прабабушку?

– А, да, необычная история, – согласился Степаныч, начиная тревожиться. – Как молодая барыня за рабочего замуж вышла. А в чем дело-то?

– Машенька, ты меня извини, пожалуйста, ты не обижайся на меня, но только это не бабушка. Это не может быть бабушка.

– Не бабушка, я и говорю, – легко согласилась Мария, – это прабабушка.

– Нет, Маша, это не прабабушка, – профессор говорил так, словно шагал по тонкому льду: один неверный шажок – и пиши пропало. – Киф, посмотри сам, это не может быть прабабушка. Ты что, сам не видел? Ты же здесь жил!

Степаныч подошел поближе к другу, заглянул из-за спины, взял в руки один из рисунков. Рисунок у профессора пришлось забирать с видимым усилием, тот не мог выпустить его из рук. Степаныч, досадливо морщась и сквозь зубы проклиная собственное зрение, приближал картинку к глазам, отставлял подальше, на расстояние вытянутой руки, снова притягивал к себе.

– Ты думаешь? – с сомнением уточнил у профессора. – Экспертиза нужна.

– А что тут думать? Что думать? – Дмитрий Семенович начал кипятиться. – Нет, экспертиза нужна, слов нет, но я тебе и без всякой экспертизы скажу. Или ты моему слову в этом вопросе уже не доверяешь? Только ведь, по всей видимости, меня к этой экспертизе и привлекут. Но ты-то, ты-то как мог не видеть?

– Я к молодым девушкам в спальню не захожу, – сердито отрезал Степаныч, не желая лишний раз признаваться в слабости зрения. Впрочем, слабость зрения была тут ни при чем, и слепой должен был увидеть, если у него имеется соответствующее образование. Да и образования, по большему счету, не нужно было: от рисунков словно шел свет, один взгляд на них создавал настроение легкое и воздушное, на это мог быть способен только крупный мастер, величайший.

Маша и Михаил молча переводили взгляд с одного собеседника на другого, силились понять причину их излишнего внезапного волнения. Михаил догадался первым, Маша же принялась возиться в одеялах и с нетерпением дергать Мишу за рукав.

– Машенька, – осторожно обратился к ней профессор, – вы только не подумайте, я ничего не имею против вашей бабушки, я очень уважительно к ней отношусь, поверьте мне. Но только бабушка так не могла, что бы вы мне ни говорили… Маша… это Шагал, Маша.

– Прабабушка, – машинально поправила Мария, до которой еще не дошел смысл слов. – Куда шагал? Кто?

– Машка, это рисунки Шагала. Марка Шагала, – строгим, твердым голосом разъяснил ей Миша. Он всегда говорил с ней таким голосом, когда речь шла о чем-то важном. – Это не бабушкины рисунки, а подлинные рисунки Марка Шагала.

– Прабабушкины, – заладила Маша как попугай.

– Для тебя они прабабушкины, а для меня бабушкины, – не сдавался Миша, понимая, что не время прояснять сейчас запутанные родственные связи.

– Машенька, а где остальные рисунки? – Дмитрий Семенович был не в силах ждать, ему срочно, жизненно важно было сейчас же посмотреть остальные.