Читать книгу "Размах крыльев ангела - Лидия Ульянова"

– В шкафу, в спальне. Я сейчас принесу, если хотите. – Маша попыталась выбраться из синтепоновых недр. Профессор занял низкий старт, чтобы бежать вместе с ней. – Но только вы, разумеется, что-то путаете…

– Машуня, только не Заблоцкий, – вынес свой вердикт Степаныч. – Димыч по Шагалу диплом защищал и кандидатскую, он с молодости по этому вопросу специалист. Раз он говорит, ты ему верь.

– И докторскую, – авторитетно подтвердил профессор, не в силах дождаться, когда Мария поднимется с дивана. Будь его воля, он бы подтолкнул, на руках понес, и только озабоченный вид распростершего над ней крылья Михаила остужал профессорский пыл.

Мария все-таки соизволила, качаясь на ходу от головокружения, сходить и принести старую папку с затертыми краями и обмусоленными тесемками. Папку профессор буквально вырвал из рук под неодобрительным взглядом Миши, аккуратно, словно музейную ценность, развязал, присмотрелся к верхнему рисунку и разочарованно вздохнул. Перед ним лежал не Шагал. Даже не плохая копия – так, неумелое подражание.

– Что, не то? – встревожился Степаныч. – Ошибся?

Дмитрий Семенович не торопился отвечать. Он, кряхтя, опустился на пол, принялся, словно пасьянс, раскладывать по ковру листки из папки. Пять листков в одну сторону и всего один, от которого расплылось в широкой улыбке без того круглое профессорское лицо, в другую. Рисунки из рамок он тоже добавил к тому, единственному.

Степаныч, не выдержав напряжения, ушел курить на кухню: когда нужно будет, позовут, не утаят.

Михаил, как заведенный, снимал и надевал очки.

Машка в нетерпении елозила по полу ногами в тапках, создавая ненужный, не соответствующий серьезности момента шум. Суетливо призывала присутствующих поверить, что прабабушка дружила в детстве с Шагалом, давно, в Витебске.

– Вот, получите ваши драгоценности, – вынес, наконец, вердикт профессор, перебивая Машу, осторожно прижимая ладонью меньшую кучку. – Разумеется, нужна специальная экспертиза, но, учитывая Машин рассказ о бабушкином детстве, могу с уверенностью сказать, что мы нашли то, что многие найти хотели, да не могли.

– Прабабушкином.

Профессор взглянул на нее с недоумением: ну какое это имело значение? Он по одному демонстрировал присутствующим рисунки.

– Обратите внимание, – специальным, профессорским, лекторским голосом вещал он, – три рисунка из восьми – это, с большой долей вероятности, работы руки Марка Шагала. Остальные пять прабабушкины. Разница очевидна.

– Ой, а вы знаете, – встрепенулась Мария, – я, когда их рассматривала, мне тоже казалось, что они разнятся между собой. Одни словно живые, а другие нет. Но я думала, что они просто у прабабушки не удались, хуже получились…

Профессор только выразительно хмыкнул: какие все же необразованные девицы пошли, самого Шагала с бабушкой перепутать! В его профессорской голове это не укладывалось.

– Миша, – вдруг повернулась к другу детства Мария, спросила подозрительно:—Ты знал?

Михал Юрич усмехнулся, беспечно пожал плечами:

– Не-а, не знал. Даже подумать не мог. Я их сто раз видел, но не мог себе представить… Я только в детстве никогда не понимал, почему мне их не дают играть, сразу же забирают. У моей мамы ведь тоже такие рисунки были, а потом делись куда-то. Сейчас понимаю, что она их продавала, и поэтому мы безбедно жили.

Маша переводила взгляд с одного рисунка на другой. Карандашные рисунки летящих над городом людей, наброски к будущим шедеврам.

Вот все и закончилось, все прояснилось. Она – наследница истинных ценностей, семейной реликвии. Свидетельница открытия. Хозяйка произведений искусства. Ну и что? Каким образом они ей дались, насколько перевернули все в ее жизни! Лучше бы их не было…

– Ну и что? – бесцветным голосом спросила она. – Зачем они теперь?

Глава 18. Снова Незабудка

Все повторялось с точностью как прошлый раз. Маша болела тяжело и упорно. Лежа, смотрела в одну точку, отказывалась от еды, не хотела никого видеть, ни с кем разговаривать. Приглашенные Михал Юричем медицинские светила говорили умные слова, смысл которых сводился к следующему: тяжелое нервное потрясение и глубокая депрессия. Не разрешили оставлять ее в таком состоянии дома, забрали в клинику нервных болезней. И снова Степаныч, наплевавший на собственное здоровье, носился к Марии с домашними борщами и котлетами. Михал Юрич в пух и прах ругался с лечащим врачом, предлагая все имеющиеся в его распоряжении резервы.

– Ничего не нужно, Михаил Юрьевич, – пытался успокоить врач, – у нас есть все необходимое. В мозгу образовался стойкий очаг, но мы справимся, у нас лежат именно такие пациенты, это, так сказать, наш профиль. Только время, покой и положительные эмоции, а медикаментозную терапию мы проводим в нужном объеме.

Михаил плохо себе представлял, где взять необходимые Маше положительные эмоции, она равнодушно от всего отказывалась. Не видела ни малейшего смысла в своем дальнейшем существовании.

– Может быть, ее куда-нибудь в другое место перевести? В Швейцарию, может быть? Я узнавал, там хорошо лечат подобные случаи.

– В Швейцарию? – с усталым неудовольствием переспрашивал врач. – Что ж, можно в Швейцарию. Даже в Антарктиду можно, только не в географии здесь дело…

Маша была вроде бы в здравом уме, потому что внятно реагировала на отчеты регулярно являвшегося для доклада Ивана, оставшегося за старшего в магазине. Требовала вовремя выплачивать зарплату, не задерживать, улыбалась при известии о том, что Светка встала в магазине за прилавок, навела порядок в зале. Интересовалась всем, что было связано с бизнесом, но к собственной участи оставалась абсолютно равнодушной.

Светка регулярно приходила, помогала Маше вымыться, расчесывала волосы, терпеливо кормила.

Время шло, а улучшений в Машином состоянии не наблюдалось.

Один раз Миша пришел к Марии с сыном, собственной маленькой копией. Мишка в детстве был в точности такой же – Мария даже улыбнулась, проявила редкую эмоцию.

Данька смело подошел к кровати, долго, внимательно разглядывал лежащую Машу и изрек:

– Мне папа про тебя много рассказывал, и дядя Коля Степаныч. Я думал, что ты тетенька, а ты – девочка.

Маша удивленно подняла брови.

– Мамины подружки, которые с детства, их две, Катя и Наташа. Так вот, они – тетеньки, а ты девочка.

Миша поразился точности его слов. Худенькая, бледная, с двумя заплетенными Светкой косами, Машка ничем не напоминала взрослую женщину, лежала беззащитным ребенком с огромными, страдальческими глазами. Гламурных Катюлю и Натусю, Карининых копий, и близко нельзя было рядом с Машкой поставить. Мишка тяжело вздохнул – выхода он не видел. Он умел разруливать абсолютно бесперспективные ситуации на работе, считался умным и чрезвычайно грамотным в своей области, а единственной Мурке не знал чем помочь. Да, самая лучшая палата, одноместная, да, дополнительное внимание персонала, да, все возможные препараты и процедуры, а почти без толку.