Читать книгу "Первородный грех - Филлис Дороти Джеймс"

«Кровавый след все еще можно там видеть, — говорил Кен, передвигая ящик с книгами с полки на тележку. — Только смотри, чтоб мисс Франсес не заметила, что ты его ищешь. Члены семьи не больно любят, чтобы эту историю рассказывали. Но при всем при том отчистить его они не могут, и в доме не будет счастья, пока пятно не сотрут. И она все еще тут бродит, эта леди Сара. Можешь у любого речника спросить».

Кен, конечно, хотел ее попугать, но рассказывал он это в конце сентября, в мягкий солнечный день, и легенда доставила ей огромное удовольствие. Она не могла полностью поверить в правдивость этой истории, но чувствовала приятные мурашки по телу от добровольного страха. Однако Мэнди все же спросила про это у Фреда Баулинга и хорошо помнила его ответ: «Призраков на нашей реке хватает, только ни один из них не бродит по Инносент-Хаусу».

Так было до смерти мистера Жерара. Теперь, пожалуй, они там и правда бродят.

Сейчас страх Мэнди становился все более реальным. Она смотрела на балкон верхнего этажа и представляла себе весь ужас того падения, болтающиеся в воздухе руки и ноги, короткий вскрик — ведь она, конечно же, должна была вскрикнуть, — отвратительный хруст, когда тело ударилось о мрамор. Вдруг она услышала дикий крик… Но это была всего лишь чайка. Птица пролетела над ее головой, на миг села на ограду и, снова взмахнув крыльями, умчалась вниз по реке.

Мэнди почувствовала, что продрогла. Холод был какой-то неестественный, он пронизывал ее, поднимаясь от мраморных плит, будто она стояла на льду. И ветер с реки стал теперь холоднее, вея в лицо зимой. Она в последний раз взглянула на реку, туда, где стоял тихий и пустой катер, и вдруг ее взгляд упал на какой-то белый лоскут на самом верху ограды, справа от каменных ступеней, идущих вниз, к Темзе. Сначала ей показалось, что кто-то привязал там носовой платок. Охваченная любопытством, Мэнди прошла через дворик к ограде и разглядела, что это лист бумаги, наколотый на один из ее изящных зубцов. Но там было и еще что-то — в самом низу ограды поблескивал золотистый металл. Мэнди присела на корточки и, немного растерявшаяся от придуманного страха, не сразу распознала, что там такое. Это была пряжка узкого кожаного ремня от коричневой наплечной сумки. Туго натянутый ремень уходил под морщинистую поверхность воды, а под водой едва просматривалось что-то гротескно нереальное, похожее на куполообразную голову огромного насекомого, миллионы его лапок тихонько шевелились в приливной волне. Но тут Мэнди осознала, что то, что она видит — человеческая голова, самая макушка. На конце ремня — человек. И пока она, помертвев от ужаса, смотрела, приливная волна качнула тело и из воды приподнялась бледная рука с поникшей, словно увядающий цветок, кистью.

Несколько мгновений ее неспособность поверить своим глазам сопротивлялась страшной реальности, а потом, почти теряя сознание от потрясения и ужаса, Мэнди упала на колени и ухватилась за чугунную ограду. Она ощутила, как шершав холодный металл в ее ладонях, почувствовала, с какой тяжкой силой он прижимается ко лбу… Она так и стояла на коленях, не в силах пошевелиться, желудок у нее свело от ужаса, все ее члены словно окаменели. В этом холодном небытии живым оставалось только сердце: оно превратилось в огромный шар раскаленного чугуна, бьющего в ребра с такой силой, будто вот-вот, проломив ограду, этот огненный шар увлечет ее в реку. Она не решалась открыть глаза; открыть их значило увидеть то, во что она все еще не могла полностью поверить: двойной кожаный ремень, тянущийся вниз, к скрытому под водой ужасу.

Мэнди не знала, сколько времени простояла на коленях, прежде чем обрела способность чувствовать и двигаться, но постепенно ее нос снова ощутил терпкий запах реки, а колени — холод мрамора, на котором она стояла; сердце затихало и уже не так сильно билось о ребра. Руки на ограде так занемели, что понадобилось несколько долгих секунд, чтобы разжать пальцы. Она с трудом поднялась на ноги и вдруг обрела и силы, и цель.

Не издавая ни звука, она промчалась через дворик и застучала в первую же дверь — дверь Донтси — и нажала кнопку звонка. Окна над дверью были темны, так что она не стала дожидаться ответа, понимая, что его не будет, но обогнула дом и выбежала на Инносент-Уок. Она надавила кнопку звонка Франсес Певерелл большим пальцем правой руки и, не отрывая его от кнопки, левой принялась колотить в дверь дверным молотком. Откликнулись ей почти сразу же. Шагов на лестнице Мэнди не услышала, но дверь резко распахнулась, и перед ней предстал Джеймс Де Уитт, из-за плеча которого выглядывала Франсес Певерелл. Заикаясь, путаясь в словах, Мэнди забормотала что-то, указывая рукой в сторону Темзы, и бросилась бежать, сознавая, что они оба бегут за ней по пятам. И вот они уже стоят все вместе на берегу и смотрят в воду. Мэнди обнаружила, что думает: «Нет, я не сошла с ума. Это не сон. ЭТО все еще там…»

Она услышала, как мисс Певерелл говорит:

— О нет! Господи Боже мой, нет! — Потом мисс Франсес отвернулась, почти теряя сознание, и Де Уитт подхватил ее и обнял, но Мэнди успела заметить, как она перекрестилась.

Джеймс Де Уитт произнес:

— Все в порядке, дорогая, все будет хорошо.

Мисс Певерелл ответила едва слышно, уткнувшись ему в плечо:

— Ничего не в порядке. Как это все может быть хорошо? — Потом высвободилась из его объятий и спросила неожиданно сильным и спокойным голосом: — Кто это?

Де Уитт даже не посмотрел на страшный предмет в реке. Вместо этого он осторожно снял с ограды лист бумаги и заглянул в него.

— Эсме Карлинг, — сказал он. — Похоже, самоубийство. Прощальное письмо.

— О Господи, неужели опять? — воскликнула Франсес. — Неужели еще одно? Что там написано?

— Разглядеть не так просто.

Де Уитт повернулся боком, чтобы свет от матового шара на конце ограды падал на лист бумаги. Письмо практически не имело полей, будто страницу специально обрезали, чтобы приспособить к его содержанию, а острый зубец ограды прорвал ее посередине.

— Похоже, написано ее рукой, — сказал Де Уитт. — Адресовано всем нам.

Он разгладил бумагу ладонью и прочел вслух:

— «Компаньонам издательства „Певерелл пресс“. Будьте вы все прокляты! Тридцать лет вы эксплуатировали мой талант, наживались на мне, пренебрегали мной как писателем и как женщиной, третировали меня, будто мои книги недостойны носить ваш импринт на титульном листе. Что вы знаете о творчестве писателя? Лишь один из вас когда-то написал пару слов, но его талант, если он и вправду был, угас много лет назад. Это я и такие, как я, писатели помогали вашей фирме выжить. А теперь вы меня вышвырнули. После тридцати лет со мной покончили — без объяснений, без права на апелляцию, не дав мне возможности что-то исправить, переписать. Кончено. Я уволена. От меня избавились, как компаньоны „Певерелл пресс“ всегда, поколение за поколением, избавлялись от неугодных им слуг. Неужели вам не ясно, что вы покончили со мной не только как с писателем, но и как с человеком? Вы что же, не знаете, что если писательница не может больше публиковать свои книги, ей лучше умереть? Но я по крайней мере могу сделать так, что скандальные слухи о вас разнесутся по всему Лондону, и можете мне поверить — я это сделаю. Это только начало».