Читать книгу "Третий шимпанзе - Джаред М. Даймонд"

Что касается реакции убийц, те из них, нравственный кодекс которых разграничивает людей на «нас» и «их», могут гордиться своими деяниями, но те, кого воспитали в духе универсального нравственного кодекса, иногда погружаются в такое же оцепеневшее бесчувствие, как и жертвы; причем это состояние усугубляется еще и чувством вины за содеянное. Сотни тысяч американцев, воевавших во Вьетнаме, страдали от бесчувственного оцепенения. Даже потомки совершивших геноцид — не несущие за него личной ответственности — могут испытывать коллективное чувство вины, зеркально отражающее характерный признак геноцида: навешивание коллективного ярлыка на жертв. Чтобы заглушить боль от чувства вины, потомки часто переписывают историю; обратите внимание на реакцию современных американцев или на статью госпожи Коберн и многих других современных австралийцев.

Теперь мы начинаем лучше понимать, по каким причинам третья сторона не реагирует на происходящий геноцид. Геноцид наносит долго заживающие, калечащие психологические травмы тем, кого он касается непосредственно, то есть жертвам и убийцам. Но глубокие шрамы остаются и у тех, кто лишь слышал рассказы, например, детей, переживших Аушвиц, — у психотерапевтов, что работают с выжившими и с ветеранами вьетнамской войны. Психотерапевты, профессиональная подготовка которых включает в себя умение слушать, часто не в состоянии выслушивать отвратительные подробности, которые рассказывают вершители геноцида и их жертвы. Если этого не могут вынести даже профессионалы, получающие заработную плату за свой труд, можно ли винить простых людей за то, что они отказываются слушать?

Обратите внимание на реакцию Роберта Джея Лифтона, американского психиатра, проводившего собеседования с выжившими после атомной бомбардировки Хиросимы и к тому моменту имевшего большой опыт работы с теми, кто выжил в чрезвычайных ситуациях:

«…И теперь я уже не работал с „проблемой атомной бомбы“, а сталкивался с бесчеловечными подробностями реальных событий, которые пережили сидевшие передо мной люди. Поначалу по завершении каждого из таких собеседований я ощущал глубокое потрясение и был эмоционально опустошен. Но очень скоро, всего через несколько дней, я заметил, что моя реакция изменилась. Я слушал рассказы о тех же ужасах, но они производили на меня меньшее впечатление. Этот опыт стал для меня незабываемым примером „психического закрытия“, которое, как мы увидим, является характерным для всех сторон после атомной бомбардировки…»

Каких актов геноцида можно ожидать от Homo sapiens в будущем? У нас есть, несомненно, много поводов для пессимизма. В мире так много «горячих точек», в которых вот-вот может разгореться геноцид: Южная Африка, Северная Ирландия, Шри-Ланка, Новая Каледония, Средний Восток, и это далеко не полный список. Может показаться, что тоталитарные правительства, настроенные на геноцид, остановить невозможно. Современное оружие позволяет убивать все больше и больше людей — при этом убийца может носить костюм и галстук — и даже вершить геноцид всей человеческой расы.

В то же время я вижу основания с робким оптимизмом предполагать, что в будущем число массовых убийств может снизиться. Сегодня во многих странах люди разных рас, религий и этнических групп живут вместе, и, хотя степень социальной справедливости может быть разной, хотя бы не происходят в открытую массовые убийства; в качестве примера можно привести Швейцарию, Бельгию, Папуа — Новую Гвинею, Фиджи и даже США эпохи после смерти Иши. В некоторых случаях попытки геноцида успешно пресекались, ограничивались или предотвращались благодаря усилиям третьей стороны или в силу ожидаемой ее реакции. Даже нацистский план уничтожения евреев, которое мы считаем наиболее масштабным и беспощадным случаем геноцида, был сорван в Дании, Болгарии и остальных оккупированных государствах, где глава церкви публично осудил депортацию евреев в момент ее начала или заранее. Надежду вселяет и то, что современные возможности путешествовать, телевидение и фотография позволяют увидеть, что люди, живущие за десять тысяч миль от нас, — такие же, как мы. Как бы мы ни порицали технологии XX века, они размывают границу между «нами» и «ими», в силу наличия которой и возможен геноцид. Если в мире «до контактов» геноцид считался социально приемлемым и даже вызывал одобрение, то в современном мире, благодаря распространению международной культуры и знаний о далеких народах, оправдать его становится все труднее.

И все же риск геноцида не будет преодолен до тех пор, пока мы не найдем в себе силы разобраться и пока не прекратим обманывать себя убеждениями о том, что совершают геноцид только редкие психопаты. Разумеется, трудно не очерстветь душой, когда читаешь о геноциде. Сложно представить, каким образом мы и другие обыкновенные люди из числа наших знакомых смогли бы смотреть в лицо беззащитным жертвам. Мне удалось приблизиться к пониманию того, как такое становится возможно, когда один из моих давних друзей рассказал о том, как он сам принял участие в геноциде.

Каринига, беззлобный местный житель из племени тудавхе, работал со мной в Новой Гвинее. Мы вместе побывали в смертельно опасных ситуациях, делили и страхи, и триумфы, и я хорошо к нему отношусь и восхищаюсь им. Мы с ним были знакомы уже пять лет, когда однажды вечером он рассказал об одном событии из своего детства. Между тудавхе и живущим в соседнем селении племенем дариби давно тлел конфликт. Мне кажется, что тудавхе и дариби очень похожи, но Каринига убежден, что дариби непередаваемо ужасны. Несколько раз напав из засады, дариби перестреляли из луков много тудавхе, в том числе и отца Кариниги, и наконец уцелевшие тудавхе не выдержали. Все оставшиеся мужчины тудавхе окружили селение дариби ночью, а на рассвете подожгли хижины. Когда сонные дариби выскочили из горящих хижин, их убили копьями. Некоторым дариби удалось скрыться в лесу, где большую их часть затем отыскали и убили в течение нескольких последующих недель. Вмешательство австралийского правительства положило конец охоте, и Каринига так и не успел расправиться с убийцей своего отца.

С тех пор я часто вздрагиваю при воспоминании о том, как вспыхнули глаза Кариниги, когда он рассказывал мне о резне на восходе, о тех мгновениях огромного удовлетворения, когда наконец удалось вонзить копье в нескольких людей из тех, кто убивал его народ; и о том, как он плакал от ярости и беспомощности, потому что убийце его отца удалось скрыться, — но он все же надеялся однажды уничтожить того при помощи яда. В тот вечер мне показалось, что я понял, каким образом, по крайней мере, один добрый человек дошел до убийства. Потенциальная склонность к геноциду, которую обстоятельства пробудили в Кариниге, скрыта в каждом из нас. По мере того как рост населения Земли приводит к обострению конфликтов между обществами и внутри них, люди начинают ощущать большее стремление убивать друг друга, и в их распоряжении оказывается все более эффективное оружие, позволяющее это сделать. Невыносимо больно слушать рассказы тех, кто пережил геноцид. Но если мы отвернемся и не попытаемся разобраться, то неизбежно наступит наша очередь стать убийцами либо жертвами.

Часть пятая

Обратить прогресс вспять

Наш вид в настоящий момент достиг максимума своей численности, предела своего географического распространения и могущества, а также получил в свое распоряжение максимальную долю производительности Земли. Это хорошая новость. А плохая состоит в том, что мы обращаем достигнутое вспять, и происходит это движение вспять быстрее, чем шло наше развитие. Наше могущество является угрозой нашему существованию. Мы не знаем, уничтожим ли мы себя внезапным взрывом или же проведем остаток дней, угасая, будто на медленном огне, в условиях глобального потепления, загрязнения воды и воздуха, уничтожения естественной среды обитания видов, роста населения, дефицита пищи, а также истребления видов, которые составляют собой нашу ресурсную базу. Действительно ли эти опасности возникли недавно, лишь со времен промышленной революции, как это широко принято считать?