Читать книгу "Эшафот забвения - Виктория Платова"

– Я знаю. – Борис повернул голову, глаза за линзамипоказались мне устрашающе проницательными. – Ассистент по работе с актерами.Иначе – кастинг.

– Вот только за задницу ее никак не удавалось взять, –все в том же тоне продолжил Костя; – Она, видишь ли, всегда умудряласьсострогать себе алибюшку. Рядом с трупом не сшивалась, никого не видела, ничегоне слышала, ну и так далее. Словом, во время военных действий предпочиталаотсиживаться в нейтральной стране. Как тебе перспектива отсидеться внейтральной стране, Борька?

– Я над этим не задумывался, – строго сказализобретатель кубика Рубика.

– А жаль, милое дело. – На Лапицкого напал приступкрасноречия. – Где-то рвутся бомбы, гибнут армии почем зря, а ты лежишь вкровати с телкой в нейтральной стране, и по телке гуляет солнце, и тихо-тихо.Можно отправиться на кухню в голом виде и хряпнуть кефира, послушать, как мухабьется в стекло, завести патефончик с Густавом Малером и подумать о том, какгде-то гибнут армии почем зря.

– Да ты поэт, Лапицкий, – не удержалась я.

– Я поэт, а ты всегда в нейтральной стране, – подкололменя капитан и снова обратился к Борису:

– Думаешь, она не рассуждает своей умной башкой, чтопроисходит в этой чертовой съемочной группе, а, Борька? Рассуждает, и еще как.Только вдали от эпицентра событий и со здоровой долей цинизма. Здоровый цинизми есть твоя нейтральная страна. Я прав?

– Прав тот, у кого больше прав, – резонно заметила я, –а вообще, прав, конечно. Только похоже, что мы с тобой соотечественники.

– Вот видишь, соотечественники, – обрадовался Лапицкий,– а соотечественникам нужно объединяться в землячества.

– Это с тобой, что ли?

– Со мной, голубка моя, со мной!

– Пока я объединилась только с ним, – я кивнула наБориса и для убедительности подергала запястьем с наручниками.

– Ну, это временные трудности, поверь мне. – Что тебенужно?

– Позволь мне помочь тебе.

– Ты мне уже помог в свое время. – Мне не хотелосьвдаваться в нюансы наших отношений, да еще при посторонних, но Лапицкий,похоже, придерживался на этот счет совершенно другого мнения.

– Поговорим как взрослые люди. Долго ты еще собираешьсяскакать по стране без документов?

– Это мои трудности.

– Твои трудности закончатся в ближайшем отделениимилиции.

– Возможно. Но это ничего не меняет.

– Меняет, и еще как! Найдется уйма прегрешений, закоторые тебя можно упечь, и надолго. Взять хотя бы последние неприятности створческими работниками киностудии “Мосфильм”…

Я откинулась На спинку сиденья и закрыла глаза. Похоже, всеначинается снова. Костя не потерял надежды привлечь меня на свою сторону, он неоставляет мне права выбора, он хочет снова загнать меня в шкуру АнныАлександровой, он хочет снова заставить меня делать то, от чего я бежалаполгода назад…

– ..Тебя можно взять за жабры хотя бы за сокрытиепреступления. Знать об убийстве и никуда не сообщить о нем, – этовысоконравственный поступок, ничего не скажешь. И после этого ты еще будешьговорить мне о моральных принципах.

Я молчала, хотя вполне могла сказать: ты прав. Костя, тыправ во всем. Нет никаких смягчающих вину обстоятельств…

– Если уже ты такая целомудренная девушка, что даже спачкой презервативов к тебе не подкатить, то почему ты еще живешь после всеготого, что наваяла?

– А кто тебе сказал, что я живу? – устало спросила я.

– Только давай без мелодраматических эффектов.Прибереги их для кобельков с метровыми членами. После акта им очень интереснобудет послушать, как ты каешься во всех смертных грехах. Но кое-какие грешки мытебе можем навесить уже сейчас. Правда, Борька?

– Еще какая! – подтвердил Клепиков.

Я молчала. Я понимала, что веду себя глупо, но молчала. Мойуход от Лапицкого – тогда, полгода назад, уход, которым, как мне казалось, яподписала себе смертный приговор, ничего не значил. Он был всего лишь капризом,детской шалостью, разбитой вазой, пролитым молоком: меня лишь слегка пожурили ипоставили в угол. Но, если я буду хорошей девочкой, меня защитят и почитаютсказку на ночь. А пока я должна стоять в углу и думать о своем плохомповедении.

– Ну ладно, поразмышляй пока, – смягчился Лапицкий. – Амы двинем. Как созреешь – скажешь.

Он перебрался на водительское сиденье и завел машину…Ехалимы недолго. Спустя пятнадцать минут Лапицкий мягко притормозил.

– Уже приехали? – не выдержала я. – В ближайшееотделение милиции?

– Лучше. Решили тебя с Борькой пригласить наторжественный обед.

– Для обеда рановато.

– Ну, на торжественный завтрак.

– По какому случаю? – Мне было совершенно наплевать нато, что мне скажет Лапицкий, потому что главное он уже сказал: ты никуда неденешься, девочка. Я с тебя не слезу.

– У нашего Борьки праздник сегодня. Ну, и у меня тожекосвенно. Тяжелая сегодня была ночка, сплошные нервы, сплошные слезы, все жилыиз нас вытянули, за такую работу приплачивать надо. Но вот он, – Лапицкий ткнулпальцем в Бориса, – вот он все распутал, психоаналитик хренов. Копался себе,копался, по архивам бегал, народ терзал. А в результате – ты просто умрешь отпростоты замысла. И от его красоты.

– Что распутал? – спросила я.

– Он раскрыл все эти убийства…

* * *

…Блинная называлась “Паломник”.

Именно сюда Лапицкий зазвал нас для торжественного завтрака.Перед тем как выйти из машины, Борис все-таки снял с меня наручники, так что вблинную мы вошли вполне пристойно.

– Господи, куда ты нас привел, Костя? – спросил Борис,когда мы внедрились под низкие каменные своды “Паломника”.

– Ты, Борька, его еще оценишь и будешь сюда своихпроституток водить, если, конечно, они крещеные.

– Ну, ты и тип, Лапицкий!

– Эта забегаловка на всю Москву одна-единственная.Настоящие блины с икрой, семгой, грибами и прочими прелестями. И все бесплатно,заметь.

– Бесплатно?

– Для друзей церкви и добрых самаритян. Они нарочномучают меня, разговаривают ни о чем, вскользь бросив фразу о самом главном. Яисподтишка жадно разглядывала Бориса: неужели этот долговязый очкарик связалвсе нити и свел концы с концами?..

Лапицкий чувствовал себя в своей тарелке, он был здесьзавсегдатаем. Наверняка собрал в свое время компромат на хозяев заведения итеперь вовсю этим пользовался, Боже мой, я действительно знаю все егоприхваты!.. Он кивнул молоденькому херувиму за буфетной стойкой, выполненной всеверорусском стиле: резное полированное дерево с повторяющимися в разныхвариациях Сирином и Алконостом [18], и уверенно провел нас вглубь зала, к одному из столиков. Едва мы угнездились за ним, как к нам подошелеще один херувим, одетый так же, как и херувим за стойкой: длинная домотканаярубаха, жилетка, расшитая золотом, и маленькая шапочка, едва держащаяся на буйныхкудрях. Из-под рубахи кокетливо выглядывали сафьяновые сапожки. Лапицкий что-тошепнул на ухо херувиму, и тот моментально исчез.