Читать книгу "Основание. От самых начал до эпохи Тюдоров - Питер Акройд"

Не ясно, удалось ли королю полностью оправиться от своей болезни; по докладам о его состоянии в последующие годы можно предположить, что в какой-то степени он оставался слабоумным. Протекторату Йорка пришел конец. Он передал свои обязанности королю во дворце в Гринвиче; Сомерсет был освобожден из Тауэра и вернулся в ряды сторонников монарха. Также Генрих теперь с радостью вернул в свой совет заклятых врагов Йорка; король вел себя скорее как лидер фракции, а не как правитель страны. Вполне естественно, что Йорк считал, что ему угрожает опасность. Он чувствовал необходимость нанести упреждающий удар, но при этом начал конфликт, который вошел в историю под названием Войны Алой и Белой розы.

32

Знакомство с одной семьей

В отсутствие мужа Маргарет Пастон решила напасть на тех, кто выгнал ее из поместья в Грэшеме, — об этом преступлении было упомянуто в предыдущей главе. Она обратилась к мужу, чтобы он прислал пистолеты, арбалеты, луки и топоры; ее слуги надели доспехи. В том же письме она просит фунт (450 граммов) миндаля, фунт сахара и какой-нибудь материи, чтобы сшить накидки для детей. Обычная жизнь продолжалась, даже когда люди сталкивались с насилием. Или можно сказать, что насилие было таким же обычным и незначительным, как миндаль или сахар.

Иногда предполагают, что в XV веке эмоции выражали иначе по сравнению с тем, как это делают в наше время. Но где проходит граница, если она вообще существует? В письмах Пастонов мы можем обнаружить утонченную выразительность, которую не всегда можно обнаружить в записях современной речи. О слугах Пастонов мы узнаем, что «они грустные [серьезные] и благоразумные люди, правда, один из них, лысый по имени Уильям Пенни, настолько же хорош, насколько бывает любой человек, пришедший на землю, если не считать того, что он немного — как я понимаю, совсем немного — выпивает. Но он не дебошир и очень вежлив…». Очевидна также огромная практичность и проницательность. «Джон Осборн льстит мне, — писал Джон Пастон, — потому что занял у меня денег. Так что теперь при продаже леса трудно будет ему доверять. Он нуждается». В другом письме мы узнаем, что один человек «сказал всего несколько слов, но я почувствовал, что он злобно настроен по отношению к пастору и к вам, но следит за своим языком».

Во многих отношениях этот мир был жесток и полон угроз. «Я молюсь, чтобы вы были осторожны, когда выходите из дома, если он будет здесь, потому что он жестокосердечен». О значении последнего слова можно только гадать, оно навсегда вышло из употребления. Один муж был уверен, что у его жены ребенок не от него. «Я слышал, как он говорил, что, если она придет к нему просить прощения, он должен отрезать ей нос, чтобы она поняла, кто она такая, а если он увидит ее ребенка, то, как он сказал, убьет его». Разумеется, вполне возможно, что все эти слова были пустыми угрозами. В тот период можно обнаружить склонность к преувеличениям. Джон Пастон пишет о графе Арране, что «он самый храбрый, благородный, мудрый, добрый, дружелюбный, независимый, великодушный и щедрый рыцарь».

Также можно найти в этих письмах и юмор, и иронию. Когда один из сыновей Пастона подхватил простуду в сыром Норвиче, он писал: «Я никогда не был так хорошо вооружен для войны, как сейчас вооружился против своей простуды». Смирение и безропотность были знакомой темой. «Стало быть, если это продолжится, то я не погублен, как и мы все, а при ином обороте дела…» Все это означает только одно: если мы все погибнем, то пусть так и будет. Были в письмах и эффектные фразы, такие как «Я знаю, какое у тебя доброе сердце», и саркастические выражения, например: «Эта страна великолепно расположена», «И вот стою я перед тюремщиком, закованный в кандалы», «О, это просто тошнотворный мир!». О несдержанном человеке говорили, что «он может ужалить». Хвалить своего врага иногда было просто необходимо, потому что «человек должен порой ставить свечку дьяволу». Towards me писали как to me-wards.

Синтаксис часто был сложным и перегружен такими выражениями, как «сего ради», «настолько, что» и «в вышеуказанном»; предложения сплошь и рядом были длинными и витиеватыми, но в них чувствовалась энергия или искренность выражений, которая вела рассказ вперед. Замысловатые конструкции, снабженные на каждом шагу двойными отрицаниями, позволяют сделать предположение об очень формализованном мире, оживленном настоящей борьбой за выживание. Это придает переписке срочность и безотлагательность.

Сам статус семьи Пастон указывает на социальные изменения. Клемент Пастон был женат на крепостной женщине (хотя из-за некоего средневекового парадокса она стала наследницей своего брата, который был поверенным), ему принадлежала только маленькая ферма в Норфолке; благодаря своим сбережениям, а также займам Клемент сумел послать своего сына Уильяма в Итонский колледж. В свою очередь, Уильям Пастон стал юристом и был назначен судьей в суд общих тяжб. Хотя официально его мать была из вилланов, он женился на девушке из семьи джентри. Следующее поколение Пастонов само превратилось в джентри, а мужчины стали рыцарями шира. За три поколения семья изменилась. Это можно считать характерной чертой английского общества.

Собранные вместе подробности из переписки Пастонов открывают перед нами целый мир. «Я прошу тебя, чтобы Пит привез сундук, который я оставил в твоей комнате в Лондоне, мое темно-желтое верхнее платье, подбитое черным мехом, камзол из пурпурного атласа, камзол из черного атласа, мой кипарисовый ящик для письма и книгу о встрече герцога и императора…»

Можно даже услышать, как люди говорят.

— Воистину, когда я вошел в комнату, первым, что я услышал, было то, что вы сказали моему хозяину Джону Пастону: «О том, кто так скажет, я скажу, что в голове у него ложь».

— Да. Вам, должно быть, сказали, почему я так говорил.

— Я не могу сказать о том, чего не слышал.

— Вы должны были изучить дело.

— Сэр, я не должен изучать дело, поскольку я очень хорошо знаю, что не должен быть судьей по делу, ибо только судья изучает illam Sacre Scripture clausam[50], где святой Иов говорит: «Causam quam nesciebam diligentissime investigabam»[51].

Таким образом, мужчины были способны вставить в разговор латинское выражение и были склонны это делать.

Латынь также использовалась и в разговорах о более грубых материях. Про двух мужчин, состоящих в тесном союзе, писали: «Singuli caccant uno ano», что означает: «Они испражняются из одного зада». Очень много говорилось о worship (в современном английском — поклонение, почитание), причем имелись в виду личная честь и бесчестье (disworship). Предполагалось, что те, кто находится у власти, «покажут себя хорошими хозяевами» или поведут себя иным образом по отношению к своим просителям. Это был мир сплетен и слухов, когда по всему Лондону «летали» слова. Также это был мир заговоров и махинаций, удобных альянсов и случайных событий, бесконечных тяжб и просьб о покровительстве.