Читать книгу "Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - Макс Ронге"

Между тем только для выяснения настроений среди пленных и получения необходимой информации требовалось в общей сложности около 400 офицеров разведки. Выделить же их из числа уже имевшихся в разведывательной службе, и без того сильно перегруженной, не представлялось возможным. Поэтому приходилось отбирать и обучать новых людей. К тому же разведывательное управление армейского Верховного командования нуждалось как минимум в тысяче дополнительных агентов — настолько сильно возросла в них потребность из-за большого наплыва репатриантов. Ведь только с начала 1918 года и по 21 октября в Австро-Венгрию вернулось по меньшей мере 4500 офицеров и 600 000 солдат, из которых около десяти тысяч следовало расценить как подозрительных.

В связи с этим надо признать, что большевики работали очень хорошо. Они настраивали наших солдат против германцев, австрийцев против венгров, рядовых против офицеров, натравливая одну нацию на другую. Причем больше всего их обработке поддавались венгры и евреи. Что же касалось немцев, то среди них воспринимавших большевистскую пропаганду было гораздо меньше, но те, которые поддались на нее, отличались крайним радикализмом.

Один ефрейтор, выполняя наше задание с целью проникнуть в тайны русских, притворился, что якобы поддался большевистской агитации и выяснил, что формально числившийся военнопленным Бела Кун[323] на самом деле являлся редактором газеты и готовил агитаторов.

Этот Бела Кун в присутствии ефрейтора передал своему сотруднику 22 000 рублей для организации доставки в Австро-Венгрию трех агентов, в задачу которых входило разжигание революции и по возможности совершение терактов в отношении людей, занимавших важные посты в нашем государстве. Кроме того, ефрейтор подробно описал деятельность людей, ставших впоследствии печально известными. Среди них Тибор Самуэли[324] и Руднянский[325].

Опять же по нашему заданию обер-лейтенант Франц Мюльхофер выдал себя за представителя австро-венгерских интернационалистов и получил в результате доступ почти ко всем русским народным комиссарам. Он доложил, что Чичерин[326] поручил ему доверительное задание обратиться с помощью социалистов Адлера и Зайца к австро-венгерским рабочим с обращением о том, что осуществление идеи мирового пролетариата будет поставлено под угрозу, если вышеназванные вожди социал-демократии до середины июня 1918 года не выполнят своих обещаний. Кроме того, Мюльхофер должен был связаться с Шейдеманом[327]. Он сообщил также, что Чичерин обещал помощь со стороны рабочих Англии, Италии и Америки. Вот только на французских пролетариев рассчитывать не приходилось, поскольку республиканская форма государства во Франции создавала для буржуазии крепкую подпорку. Троцкий же до середины июня должен был создать революционную армию, чтобы при одновременном выступлении европейского пролетариата помочь претворить в жизнь великую идею.

При такой целенаправленной пропаганде большевиков наша организация работы с репатриантами напоминала сеть с чересчур крупными ячейками. К тому же для распространения революционной заразы благодатную почву создавали обрушившийся на страну голод, обнищание широких народных масс и активная антигосударственная агитация в самой монархии.

Как раз в те дни, когда центральные державы готовились к большому удару по Италии, социал-демократическая партия на своем съезде, проходившем с 20 по 24 октября 1917 года, приняла решение о проведение митинга солидарности с убийцей премьер-министра графа Штюргка Адлером, приветствовала русскую революцию и выступила с инициативой о воссоздании Интернационала. При этом особой революционностью отличалась речь Пауля Рихтера.

В резолюции съезда содержался призыв к беспощадной борьбе за достижение мира любыми средствами и решение о создании комиссии из числа делегатов, которая должна была объехать все фронты и выяснить настроения солдат. Видимо, исходя из этого в состав правления партии и ввели репатрианта доктора Отто Бауэра[328]. Секретарем же избрали Юлиуса Дойча[329].

В этой связи примечательной являлась позиция немецкого делегата, однофамильца нашего Бауэра, на проходившем в то же время международном конгрессе профессиональных союзов[330], рьяно защищавшего своего кайзера и германское правительство от нападок английских профсоюзов.

Между тем именно в те критические дни на оккупированных территориях правительство решило ослабить хватку, смягчив строгость военного уголовного права, законодательства на период чрезвычайного положения и права на необходимую оборону в военное время, ограничившись мягкими предупреждениями. Не выступило оно решительно и против подрывных публикаций в «Рабочей газете» и «Вечерке».

А ведь на юге монархии все более усиливалась югославская пропаганда. Уже упоминавшийся депутат Корошец, использовавший парламентскую трибуну для обвинения армии в совершении всяческих злодейств и обоснования необходимости заключения мира во всем мире, при помощи священников, женщин и детей в начале 1918 года занялся в словенских областях сбором подписей за создание югославского государства. При этом для того, чтобы заморочить голову нашему правительству, он, естественно, утверждал, что речь идет о стране под управлением Габсбургов. В результате министр граф Тоггенбург счел нужным вмешаться только тогда, когда выяснилось, что подписные листы составлялись при немыслимой по своим масштабам подтасовке подписей — в них вносились даже новорожденные.