Читать книгу "Клуб неисправимых оптимистов - Жан-Мишель Генассия"

— Вы… вы разведетесь?

— Мы в сомнениях — из-за вас. Подождем, поищем решение. Но я думаю, что мама права. Наступает момент, когда нужно сказать «стоп».

— Что ты будешь делать?

— Начну все сначала. У меня есть новые идеи. А Морис через полгода загубит все дело, он ведь не умеет привлекать клиентов. — Папа положил мне руку на плечо и крепко сжал. — Все образуется. Ты не должен осуждать маму. Понимаешь? В жизни всякое случается, на то она и жизнь. Я на тебя рассчитываю.

Папа обнял меня, мы расцеловались, он погасил свет и вышел. Я прислушался: в квартире было тихо. Среди ночи я проснулся оттого, что кто-то тронул меня за руку, и зажег ночник. У кровати стояла Жюльетта — растрепанная, с покрасневшими от слез глазами и подушкой под мышкой.

— Можно я буду спать у тебя?

Я откинул одеяло, она легла, прижалась ко мне, и я крепко ее обнял.

— Мы тоже уедем?

— Нет, останемся дома. Уедет папа. Не нужно ни о чем беспокоиться.

— Мама сказала, что ничего страшного не случилось.

— Знаешь, Жюльетта, не всегда стоит верить словам родителей. Брат и сестра — это навсегда, до конца наших дней. Я никогда тебя не предам.

— И я тебя.

На следующий день мама и дедушка Филипп пришли домой вместе с человеком в темном костюме. Вели они себя с незнакомцем почтительно, провели его по квартире. Это был судебный исполнитель. Он должен был удостоверить, что папа покинул супружеский кров, взяв с собой одежду и личные вещи. Мария засвидетельствовала, что мсье ушел из дома с двумя чемоданами. Консьержки это подтвердили. Папе не следовало проявлять легкомыслие, он должен был забеспокоиться, когда мама предложила обдумать сложившуюся ситуацию поодиночке. Если мужчина и женщина вместе, если они пара, им нечего обдумывать.

7

По воскресеньям, во второй половине дня, Владимир и Павел приносили в «Бальто» два-три ящика продуктов. После закрытия рынка торговцы с улицы Дагер платили им натурой. Они раскладывали еду на столиках, и начиналась «раздача слонов». «Чувствуешь себя молодым, как будто вернулась эпоха НЭПа», — смеялся Игорь.

Плоды бухгалтерских трудов Владимира распределялись по неомарксистскому принципу «каждому по желаниям и вкусу», торговались азартно и весело.

— Бери запеченный паштет, а я на следующей неделе возьму окорочок.

— Кому лотарингский пирог? Могу поделиться. Меняю половину на грюйер.

Владимир Горенко вел бухгалтерию многих торговцев, платили ему не много, а доплачивали нераспроданными товарами. Когда-то Владимир имел неосторожность назвать нереальными и утопическими задачи, поставленные наркоматом планирования, вдрызг разругался с заместителем наркома, назвал его узколобым аппаратчиком и обвинил в том, что тот никогда в жизни не был на заводе, и сразу пожалел о своих словах, поняв, что участь его решена. Владимир вернулся в Одессу, получил приказ явиться в НКВД и сбежал — уплыл в Стамбул в трюме грузового корабля. Потом он перебрался в Париж, долго искал и не мог найти работу и в конце концов переквалифицировался в бухгалтера. Владимир Горенко был опытным и ловким советским управленцем, умевшим манипулировать цифрами, чтобы скрыть колоссальные потери и превратить их в доказательство успехов пролетарского труда. Он был на голову выше своих французских коллег, никто лучше его не умел отыскать слабое место в административном устройстве и нормативных актах налогового ведомства. Бывший советский функционер составил себе клиентуру из мелких торговцев, считавших налоги и отчисления на соцобеспечение вымогательством чистой воды.

Тем, у кого не было денег, Владимир отдавал продукты даром, другие платили треть или четверть цены. Камамберы из Нормандии — за один франк, арденнская колбаса — по пять франков за кило, жареные цыплята из Бресса — по десять франков за штуку, развесная тушеная капуста и сардины — бесплатно.

В то воскресенье довольны остались не все.

— Мне сто лет не доставался паштет из кролика, — ворчал Грегориос.

— Кто выловил все сосиски из солянки? — интересовался Павел.

— Свинство, что шкварки получил Вернер, — злился Томаш.

— Знаешь, почему белые грибы собирают, как только они вылезают из-под земли? — спросил Леонид (он взял у Владимира кость, на которой осталось много байонской ветчины).

Ответ искали минут пять.

— Маленькие вкуснее?

— Их легче готовить?

— Их мало?

— Вы явно редко ходили в лес по грибы, — подвел итог Леонид. — Все просто: иначе его срежет кто-нибудь другой. В жизни действует принцип: «кто раньше встал, тот лучше оделся».

— А как же демократия? — возмутился Томаш.

— Ты путаешь демократию с равенством. Демократия — несправедливая система, интересующаяся мнением дураков вроде тебя. Довольствуйся тем, что дают, могли ведь не дать ничего. И скажи спасибо Владимиру.

Имре пришел в «Бальто» позже всех, и ему досталось шесть яиц.

— Сделаю омлет с белой фасолью. Думаю, получится вкусно.

— Ты венгр, тебе виднее, — пожал плечами Владимир.

* * *

Имре жил по-холостяцки. Вечером, когда он возвращался в свою скромную двухкомнатную квартиру в Монруже, ему совсем не хотелось готовить. Грустно есть в одиночестве… Он плохо переносил тишину и включал радио на полную громкость, нимало не заботясь о покое соседей, или открывал окна, выходившие на Национальное шоссе № 20, чтобы адский шум дорожного движения заглушил его тоску. Никто не сумел заменить Имре Тибора. Он смирился, жил с пустотой в душе и даже находил в этом некое извращенное удовольствие. Потребление пищи было для Имре функциональным действием, монотонным ритуалом. Он питался консервированной чечевицей и белой фасолью, зимой разогревал еду на пару, летом заправлял оливковым маслом с лимоном. Дома и на улице Имре часто разговаривал сам с собой. С Тибором. Они спорили. Рассказывали друг другу о том, как живут и что их заботит, советовались, смеялись, переругивались. Окружающие перестали удивляться и обращать на это внимание. На свете много одиноких людей — с кем им поговорить, если не с собой?

— Я знаю, ты не любишь флажоле.[156]От нее толстеют. С возрастом все набирают вес, это нормально. Я не люблю салат, а помидоры сейчас слишком дорогие. Только ты никогда не изменишься, — обещал Имре воображаемому Тибору.

Ради разнообразия он решил сделать себе яичницу, поставил на огонь сковородку, положил масло, разбил одно яйцо, потом другое, тюкнул ножом по третьему и… услышал пронзительный писк. Он подумал, что это голубь, выглянул в окно и увидел лишь длинную вереницу машин. «Голуби не пищат», — сказал себе Имре, приготовился вылить третье яйцо на сковородку и вдруг заметил необычное желтое пятно в скорлупе. Это был цыпленок. Живой! Имре изумился, рука у него дрогнула, птенец выпал, но он успел подхватить его в сантиметре от кипящего масла. В это мгновение произошло чудо. Такое бывает раз или два в жизни. Любовь с первого взгляда. Только так можно назвать случившееся. Они долго смотрели друг на друга. Имре был очарован. Яичница сгорела. Это произошло в субботу вечером. Он открыл банку фасоли в томате.