Читать книгу "По дуге большого круга - Геннадий Турмов"

Евгений Петрович догадался, что Ильина пишет о Ларисе Андерсен, которая в 1920 г. вместе с семьей прибыла во Владивосток и писала о своих детских впечатлениях в дневнике: «…я сразу забыла все мои игрушки, любимую куклу Лелю, потому что влюбилась в эти леса, скалы, цветы. Но самым главным, самым любимым было море. Тот, совсем не далекий от нас залив, куда я бегала почти каждый день, чтобы искупаться… Там, в море, я была счастлива…

Может быть, желание жить не в городе, а на природе осталось во мне навсегда благодаря тому небольшому отрезку моей жизни, который я провела на Русском острове?…»

Хотя память о счастливых мгновениях на острове Русский сохранилась надолго, отрезок этот и вправду был совсем небольшим. В октябре 1922 года в связи с наступлением Красной армии семья покинула Владивосток вместе с эскадрой контр-адмирала Г. К. Старка, взявшей курс на Китай, и вскоре поселилась в Харбине.

Лариса Андерсен, русская поэтесса и танцовщица, стала легендой в период ее жизни в Китае. В 2009 г. Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына в Москве организовал выставку, приуроченную к 95-летию Л. Андерсен, и Евгению Петровичу посчастливилось на ней побывать.

Приморская журналистка Тамара Калиберова познакомилась с Ларисой Андерсен в Париже и впоследствии неоднократно посещала ее дом. А во Владивостоке при Пушкинском театре ею был создан клуб «Мы любим Ларису Андерсен». Александр Вертинский дал во Владивостоке десятки концертов, из них несколько «левых», как их тогда называли, в том числе и в Пушкинском театре. Ведь ему надо было содержать семью, надо было зарабатывать.

Свои впечатления о Владивостоке Вертинский описывал в письмах к жене:

«Владивосток, 11 октября 1950 г.

…город огромный, грязный, мощенный булыжниками. Драки на каждом шагу. Город портовый, и страсти тут морские, буйные. Кораблей никаких нет, кроме наших. На базаре продают живых крабов. Но кто их будет варить и с чем их есть? Майонез остался у Елисеева. А устрицы вообще обиделись и ушли отсюда со старым режимом».

У меня в номере собачий холод. Был сильный шторм, порвал электрические провода, и моя гостиница без света, без воды, без отопления. Тут много мышей, и они жрут все. Прячу свою колбасу и хлеб за окном. Они достать не могут. Так, вчера увели мое мыло. Целый кусок! Я закрыл дырки кирпичами, но не помогает…»

«17 октября 1950 г. Моя дорогая жена Лиличка!

Если бы ты знала, как я скучаю! Никогда так мне не было противно в поездке, как в этой. Целые дни сижу в затхлом номере, потому что я сильно простудился в день приезда, а на улице холод и дуют с моря ветры. Вечером, еще больной, пою концерт и еле вытягиваю его. Лечусь стрептоцидом. У меня грипп, конечно. Впрочем, сегодня уже чувствую себя лучше. Город грязный, мощенный булыжником еще в прежнее время, пыль крутит столбами. В магазинах пусто, пьяных полно, а жрать нечего; в гастрономах даже колбас нет – одни консервы, и то второго сорта (вермишель, мясная тушенка, омуль и пр.), даже вина нет и водки. Есть почему-то коньяк – и все. В ресторане с утра сидят любители и к вечеру съедают все, что “отпустила база”. Так что, когда я, возвратясь с концерта, пытаюсь поесть – уже ничего нет, или такая гадость, что в рот нельзя взять. Впрочем, это неважно, потому что у меня все равно пропал аппетит, и я ничего не хочу».

«21 октября. Уже спел 10 концертов. Город отвратительный. Дуют ветры. Ничего нет, хоть шаром покати. В гастрономах ни колбасы, ни сыру, ни даже масла. Белый хлеб надо искать по городу…»

Но зато зрителями артист был вполне доволен.

«Здесь масса точек, в которых можно петь, – пишет он в самом начале гастролей, – и на меня в филармонии сотни заявок отовсюду. Прием везде хороший, но понимают меня, конечно, хуже, чем в центрах».

Но тут он ошибался. Как могли не понять моряки и их семьи песню, которая была популярна в годы юности Евгения:

Летят перелетные птицыВ осенней дали голубой,Летят они в жаркие страны,А я остаюся с тобой.А я остаюся с тобою,Родная моя сторона,Не нужно мне солнце чужое,Чужая земля не нужна.

Однажды Евгений Петрович председательствовал на заседании Ассоциации профессоров стран Северо-Восточной Азии. Проходила эта конференция в Улан-Баторе и собрала профессоров из Японии, России, Кореи, Китая и Монголии.

Во время перерыва к нему подошел один из переводчиков, обслуживающих конференцию, и на довольно чистом русском языке представился:

– Я – Тимур, так звали сына вашего писателя Гайдара.

Потом добавил:

– Молодые люди в Монголии сейчас почти не знают русского языка. А мне нравится Гайдар. Читал многие его произведения. Но особенно мне понравилась повесть «Тимур и его команда». Я тоже Тимур, но только без команды, – обезоруживающе улыбнулся монгол.

На самом деле его фамилия читается, как Тумур, что в переводе с монгольского означает «железный, твердый». Это имя закрепилось и за Тамерланом который известен, как полководец и эмир, создатель государства со столицей в Самарканде, Тамерлан, получивший прозвище Хромой Тимур. Он разгромил Золотую Орду, прославился своей жестокостью. Происходил из монгольского племени. Выше предписаний религии ставил законы Чингисхана. Наверное, его прозвали так не только за железные доспехи, но и за твердость характера и железную волю, позволившую завоевать полмира.

Несмотря на то, что в творчестве Гайдара (А. Голикова) восточная тематика не нашла отражения, он, по-видимому, к Востоку относился неравнодушно. Поэтому и сына назвал Тимуром, и литературный псевдоним себе выбрал Гайдар.

Некоторые современники в своих воспоминаниях пишут, что когда они спрашивали у Аркадия Петровича, что означает его псевдоним, то он говорил, что так в Хакассии называют красных командиров. Однако на хакасском языке слово «Хайдар» означает «Куда? В какую сторону?» и словосочетание «Хайдар Голик» якобы звучало так: «Куда едет Голиков? В какую сторону?»

Один из биографов писателя Борис Емельянов трактовал перевод этого слова с монгольского так: «Гайдар – это всадник скачущий впереди». В этом есть какая-то доля истины. Аркадий Голиков действительно бывал в Башкирии, Хакассии, а имена Гайдар, Гейдар, Хайдар на Востоке распространены.

А вот какую версию выдвигает сын писателя Тимур Гайдар в своей книге об отце:

«Аркадий Гайдар на такой вопрос (о псевдониме) не отвечал. Если приставали, то отделывался шуткой…»

Но чего бы вздумалось девятнадцатилетнему Аркадию Голикову брать иноплеменное, хотя и звучное имя?..

Разгадать загадку удалось его школьному товарищу А. М. Гольдину. В детстве Аркадий учил французский язык, в котором приставка «д» указывает на принадлежность или происхождение, скажем д’Артаньян – из Артаньяна.

Итак, 1923 год, Аркадий Голиков ранен, контужен, болен. Путь кадрового командира, начатый так уверенно, заволокли тучи. Что делать дальше? Как жить? Созревает решение – литература.