Читать книгу "Как Петр Первый усмирил Европу и Украину, или Швед под Полтавой - Петр Букейханов"

Как следует из расположения русских и шведских войск, разгромленная шведская армия была сосредоточена на берегу непреодолимой реки, в болотистой низменности, хорошо просматриваемой с окружающих ее береговых возвышенностей, то есть шведы оказались в естественной ловушке[787]. С другой стороны, отряд Меншикова развернулся в боевой порядок на возвышенном плато западнее дороги из Переволочны на Кишенку. Следовательно, русские имели некоторое тактическое преимущество, но, во-первых, оставили свободной главную дорогу; во-вторых, их лошади устали (по свидетельствам очевидцев, лошади в строю русских эскадронов падали от усталости под тяжестью седоков, поэтому часть русских драгун там же, в Переволочне, пересадили на шведских лошадей[788]); в-третьих, в отряде Меншикова было так же мало пехоты, как и у шведов; в-четвертых, шведы имели значительное преимущество в артиллерии.

По иронии судьбы соотношение сил под Переволочной, если учитывать боеготовые части, практически зеркально повторяло ситуацию под Гемауэртгофом, где Левенгаупт одержал победу над русскими войсками под командованием фельдмаршала Шереметева, причем по артиллерии шведы теперь имели не менее чем двукратное превосходство. Следовательно, Левенгаупт теоретически имел возможность организовать прорыв на Кишенку, если бы он сосредоточил все боеспособные части шведской кавалерии для фланговой атаки русских со стороны дороги, а украинских казаков, остатки пехоты и всю артиллерию использовал для обстрела и отвлекающих действий с фронта. Связав противника боем, следовало попытаться вывести гражданский персонал, женщин и детей на обозных лошадях и легких повозках, бросив при этом на поле боя артиллерию, предварительно расстреляв все боеприпасы по противнику и уничтожив основную часть обоза. Примерно таким же способом Левенгаупт отступал с уцелевшими частями своего корпуса из-под Лесной. Другое дело, что после битв при Лесной и под Полтавой генерал уже не был ни физически, ни психологически готов к таким решительным и рискованным действиям. Кроме того, в обозе находилось ценное имущество и трофеи, взятые шведскими солдатами и офицерами за время всей кампании, с чем они также не были готовы добровольно расстаться, зная, что процедура капитуляции формально предусматривала возможность для побежденных сохранить часть своих вещей и ценностей (в действительности шведы просчитались и бесславно потеряли не только личную свободу, но и всю военную добычу и даже взятые в поход предметы личного обихода – грабители были дочиста ограблены более удачливым противником[789]).

По мнению В. Молтусова, главными действительными причинами, определившими невозможность для шведов дальнейшего сопротивления, являлись отсутствие провианта (продовольствия имелось только на три дня) и боеприпасов для ручного стрелкового оружия (в некоторых пехотных полках оставалось в среднем по три заряда на одного солдата), а также крайний упадок духа основной массы солдат и офицеров, то есть деморализация армии в связи с высокими потерями в Полтавской битве и усталостью после битвы и длительного марша[790]. При этом шведское командование перешло от необоснованного преуменьшения боевых качеств противника к другой крайности – преувеличению сил и возможностей русских.

По утверждению Константена д’Турвиля, Левенгаупт не проконтролировал выполнение приказа по уничтожению части обоза, в результате чего были утрачены все остававшиеся у шведов запасы предметов снабжения[791] (знаменательно, как вновь по вине Левенгаупта с обозом произошло то же самое, что и под Лесной. – П. Б.).

Тем временем, пока Левенгаупт колебался и медлил, тактическое положение шведов еще более ухудшилось, поскольку русские заняли возвышенности своими передовыми отрядами с артиллерией, а их утомленные лошади, и основные и запасные, получили отдых. В связи с этим при попытке шведов прорываться с боем на Кишенку вероятность удачного исхода таких действий значительно уменьшилась. Ко всему прочему Меншиков приказал инсценировать прибытие подкреплений – играть в трубы, бить в барабаны и перемещать вдоль дороги одни и те же конные отряды (конный отряд генерала Григория Волконского численностью около 6 тыс. драгун подошел к Переволочне только во второй половине дня 30 июня, и Меншиков немедленно направил его к соседней переправе через Днепр для организации погони за шведским королем и гетманом Мазепой)[792]. Все это дополнительно обеспокоило и напугало шведское командование, хотя Левенгаупт мог бы получить достоверные сведения о численности противника, организовав обычную разведку с помощью пока еще остававшихся вместе со шведами гетманских казаков и запорожцев.

Около полудня, по итогам окончательного голосования среди командного состава, генерал от инфантерии Адам Левенгаупт направил к русским парламентеров, а затем сам прибыл к Меншикову и подписал капитуляцию. Сам генерал оправдывал это прямое нарушение приказа короля христианским гуманизмом, отрицавшим всяческие «тщеславные» намерения вести солдат на «жертвоприношение» или «убой»[793], что вообще странно для человека, выбравшего своей профессией специально организованное уничтожение других людей на войне. П. Энглунд замечает, что принятое решение было сомнительно только с военной, но не с человеческой точки зрения[794]. Однако с его мнением нельзя согласиться, поскольку пятым пунктом капитуляции Левенгаупт обязывался выдать врагу своих союзников – казаков, что позволило русским немедленно начать их пытки и казни и стало явным предательством, одинаково противоречащим христианской морали как в XXI, так и в XVIII веке. Фактически Левенгаупт решил спасти большую часть вверенных ему людей – шведов, пожертвовав меньшей частью – украинцами, что с человеческой точки зрения вызывает сомнения даже с учетом исторически обусловленных отличий в характерах и мировоззрении той эпохи.

Кроме того, плен означал каторжные мучения на принудительных работах и голод, поэтому выбор в пользу продления жизни шведских солдат ценой их фактически пожизненного заключения в России и долгих лет тяжелого труда и болезней вряд ли правомерно однозначно признать актом гуманизма, если сопоставить это с возможностью погибнуть в бою при наличии вероятности избежать и смерти, и плена. Основная масса военнослужащих шведской армии, оказавшихся в плену после битвы под Полтавой, более десяти лет терпела многочисленные тяготы и лишения. Вначале пленных заставили участвовать в унизительной процедуре триумфального шествия царя Петра через Москву в декабре 1709 года (впоследствии по примеру императора Петра I другой властитель России – генералиссимус Иосиф Сталин – также прогнал по Москве десятки тысяч германских военнопленных, причем ни Карлу XII, ни Адольфу Гитлеру не приходила идея водить пленных русских и советских солдат и офицеров через Стокгольм и Берлин, там демонстрировались только военные трофеи). Затем пленные шведские солдаты были разосланы в Азов, Арзамас, Архангельск, Верхотурье, Владимир, Вологду, Воронеж, Вятку, Казань, Муром, Новгород, Нижний Новгород, Ростов, Санкт-Петербург, Саранск, Свияжск, Симбирск, Соликамск, Сольвычегодск, Тобольск, Томск, Тулу, Туринск, Тюмень, Уфу, Чебоксары, Ярославль и другие города России, а также по имениям царских приближенных, оказавшись в положении русских крепостных крестьян (в частности, лейтенант Уппландского полка Фридрих Вейе, взятый в плен под Переволочной, умер в 1713 году в городе Сольвычегодске). Шведов пытались насильственно обращать в православие и женить на русских крепостных бабах, чтобы закрепостить и их самих и будущих детей от таких смешанных браков (по этому поводу Петру I пришлось издать особый указ, воспрещающий подобные действия, иначе шведам не удалось бы вернуться из плена по окончании войны, что нарушало предполагаемые условия мирного договора со Швецией). По свидетельству голландского путешественника Корнелиуса д’Бруина (Корнелис д’Брюйн, д’Брейн, Cornelis de Bruyn, de Bruijn), некоторых пленных шведских солдат продавали в Москве на Ивановской площади с удостоверением факта купли-продажи площадными подьячими. Начиная с лета 1711 года, после раскрытия заговоров шведских офицеров с целью организации побегов, во что были вовлечены перешедшие на русскую службу немецкие драгунские полки в Казани и Свияжске, часть пленных – до 10 тыс. человек – несколькими массовыми партиями отправили на работу на рудники, шахты и заводы в Сибири, в том числе на опасную для жизни добычу серы. Шведы из числа рядового состава сотнями умирали на строительстве городских кварталов Санкт-Петербурга, рыли Ладожский канал, возводили крепостные сооружения и казнохранилище в Тобольске, работали на железоделательных и медеплавильных заводах, а небольшая их группа пропала без вести в глубине Средней Азии, участвуя в Хивинском походе за пять тысяч километров от Швеции. На их содержание царская казна выделяла по три гроша в день (шесть копеек), и шведы умерли бы от голода, но благодаря финансовым перечислениям шведского правительства, а также добровольным пожертвованиям из Швеции и Германии, каждый нижний чин стал получать в плену еще по две копейки в день, то есть всего 240–248 копеек в месяц, при том что месячное жалованье русского солдата составляло 97 копеек[795] (поскольку к середине царствования Петра I его реформаторская деятельность привела к резкому снижению покупательной способности денег, то на одну копейку можно было купить только одну стопку водки в трактире). Тем не менее, согласно многочисленным свидетельствам, выплаты кормовых денег постоянно задерживались, поэтому и рядовым шведским солдатам, и даже офицерам приходилось наниматься батраками к русским помещикам и зажиточным крестьянам.