Читать книгу "Гибель Высоцкого. Правда и домыслы - Борис Кудрявов"

Попробуйте пообщайтесь с этими людьми сегодня…

Но, кто знает, возможно, и в этой ошибке есть какой-то умысел или рок судьбы… Появились вопросы, которые можно было бы задать лечащему врачу, подписавшему «Свидетельство о смерти».

Вот они:

1. Осматривала ли врач тело усопшего, прежде чем поставить посмертный диагноз? Или поверила на слово якобы пришедшему к ней в кабинет Анатолию Федотову?

2. Имела ли Лидия Семина (если это была она) право — моральное и профессиональное, ставить посмертный диагноз без вскрытия тела?

3. Знала ли она вообще о состоянии своего подопечного перед смертью?

Видите, как все непросто…

Еще больше тумана сгустилось, когда выяснилось, что Лидия Сергеевна Семина жива-здорова. И в свои 89 лет, оказывается, способна даже ответить на какие-то вопросы. Вот наш разговор с ней, в той стилистике, в которой проходил. И, естественно, без купюр:

— Лидия Сергеевна, дай вам Бог здоровья.

— Да ладно… Я уже в таком возрасте, что к вечеру могу забыть, чем завтракала утром…

Слушайте, что расскажу. Внимательно слушайте. Ведь могу что-то и не припомнить. За все время после смерти Высоцкого меня о нем никто не спрашивал.

На месте участкового врача-терапевта 174-й поликлиники я проработала 35 лет. В 72 года, в 2000-м году ушла на заслуженный отдых. Вот так! На трехтысячном участке меня все знали и любили. Работала на полторы ставки. Но уйти пришлось, потому что тяжело стало.

Могу сказать точно — в нашей поликлинике Владимир Семенович не лечился. У него были друзья врачи в 4-й градской больнице.

Один-единственный раз он вызвал меня, как участкового врача, на дом. У него ведь была вшита ампула в ноге, на бедре (такие операции делают наркологи), так вот это место нагноилось. Ему больно было ходить. Почему он вызвал именно меня? А потому что ему нужен был больничный лист. А клинические врачи больничный не давали.

Мы с ним поговорили. Осмотрела его, померила давление. Выписала больничный. Говорю ему: «Владимир Семенович, давайте я вам нашего хирурга пришлю. Он и будет вас долечивать».

«Нет, нет, нет, нет, — прокричал он, — только вы!» Через некоторое время больничный ему закрыли. И все наше общение на этом закончилось.

День его смерти, конечно, помню. К нам в поликлинику, прямо на утреннюю пятиминутку, которая всегда проводилась в кабинете главного врача, пришли какие-то люди из театра на Таганке. Так и сказали: «Мы из театра». Да, это произошло утром следующего дня, почти сразу после известия о Володиной смерти. Что за люди, сколько их было, не могу уже сказать. Да, я тогда и не всматривалась в них особо. Просто ситуация сама по себе сложилась очень неординарная. Эти люди стали просить руководство клиники выписать свидетельство о смерти без вскрытия тела Высоцкого. Уже не помню, какие доводы они для этого приводили. Ну, типа там — учитывая его особые заслуги перед обществом и так далее. О родственниках, их желании речь, кажется, даже и не шла. Не помню, чтоб разговор на этом акцентировался.

Мы как-то поначалу напряглись. Это же нарушение закона. Но главврач Иван Макарович Коротких (его давно нет в живых) всех сразу успокоил. Сказал вошедшим: «Не волнуйтесь. Справку сделаем». Со своего места поднялась заведующая отделением Нина Самойловна Гал и пошла выписывать эту самую справку. Подписали справку она и главный врач. Там должны быть две подписи. Где сейчас эта Гал, мне неизвестно. Может, эмигрировала давно. Это все, что я могу сказать на эту тему.

А вот после Володиной смерти в его квартире мне приходилось бывать часто. Потому что довольно долго лечила Нину Максимовну.

От автора

Вполне можно допустить, что лечившая нагноение на ноге у Высоцкого врач могла и не знать, откуда оно вообще у пациента взялось. Поэтому и сказала-вспомнила первое, что подвернулось на ум. В реальности же (опять же без справок и печатей) версий возникновения этой крайне неприятной болячки, флегмоны (острое разлитое гнойное воспаление клетчаточных пространств; в отличие от абсцесса, не имеет четких границ), две: друг Высоцкого Владимир Шехтман признавался, что тому сделали укол нестерильной иглой: «Или игла была плохая, или еще что, но у него образовался нарыв. Ногу разнесло очень сильно». Это случилось 23–24 января 1980-го года.

В феврале дома у Высоцкого его осмотрел профессиональный хирург, отец Шехтмана. Сказал — если не принять кардинальные меры, то можно потерять ногу. На другой день Высоцкий отправился в 67-ю больницу, где Шехтман сделал операцию. Но в апреле произошло обострение. И была еще одна операция.

Валерий Янклович считает, что нарыв образовался в результате того, что однажды Высоцкий сам сделал укол себе, прямо через брюки. И занес инфекцию.

Продолжаем разговор с Семиной.

На мой прямой вопрос, каким образом во врачебном свидетельстве о смерти могла оказаться ее подпись, Лидия Сергеевна прямо заявила: «Этого не может быть! И никакого Анатолия Федотова я не помню. С человеком с таким именем знакома не была. Так что посмертный документ, связанный с Высоцким, не подписывала. Как моя подпись могла там появиться, остается для меня загадкой… И моя ли она?..»

Возможно, что с течением времени и из-за очень солидного возраста врач Семина «подзабыла», что ставила где-то свою подпись? А может, кто-то подписался за нее? Поди сейчас проверь… Графологическую экспертизу что ли проводить?.. Тем более что ничего изменить или опровергнуть уже невозможно.

Да, теперь остается только гадать, чья подпись стоит в документе под названием «ВРАЧЕБНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ. По книге ЗАГСа, запись № 2239»? Да и могут ли считаться документами какие-то странные копии? Как и с чем, спрашивается, теперь сопоставлять: неточность фамилии врача в книге Перевозчикова, обнаружение фотокопии врачебной справки с другой фамилией врача, отказ Семиной от подписи. Странные какие-то загадки… Сам Валерий Кузьмич крайне для себя лаконично прокомментировал появление фамилии Ильиных: «Информация эта появилась из близкого окружения». И дополнил: «Вероятно…»

А так ли это на самом деле важно? — спросит очередной дотошный читатель. Неважным это может казаться с расстояния в 38 лет. А тогда, по горячим следам, если бы за дело взялись профессиональные следственные органы, на поверку всплыли бы как раз такие «мелочи», из которых и могла бы сложиться общая картина произошедшего.

Ведь по словам, сказанным Перевозчикову тем же самым Федотовым, все выглядело вот так:

А. Федотов: «Я ездил в поликлинику… Мы это проделали гениально… Я говорю, что наблюдал… Что кандидат наук… Она — раз! И подписала…

Свидетельство о смерти… Мы там написали… „Смерть наступила во сне… В результате абстинентного синдрома и острой сердечной недостаточности… Склероз венечных сосудов сердца…“

Как без вскрытия? Я же долго лечил его… Наблюдал агонию… А было бы вскрытие — увидели бы следы уколов…

А в карточке я написал: „Страдал хроническим алкоголизмом… Развилась миокардиодистрофия“. Да, когда я оформлял свидетельство о смерти, заметил, что в карточке всего одна запись — один раз обращался в поликлинику… Флегмона — подкожное заражение… Запись сделана примерно за месяц до смерти».