Читать книгу "Дороги, которым нет конца - Чарльз Мартин"

У Мэри сильный страбизм — проще говоря, косоглазие. Когда один глаз смотрит на вас, другой смотрит перпендикулярно, так что виден лишь белок. Фокусировка глаз чередуется слева направо и в обратном порядке. Ее правый глаз сосредоточился на мне, и она подняла голову, позволив подложить вторую подушку. Ее голос был хриплым и прерывистым, как у Кэтрин Хепберн.

— Ты только что мне снился.

Я придвинул к кровати стул из нержавеющей стали и положил руки рядом с ней на кровать.

— Да, и что там было?

— Как ты первый раз играл для меня.

— По правде говоря, я думал, что играю для всех, кто собрался в холле.

— Да, но ты не мог отвести глаз от меня.

Я рассмеялся.

— Это верно. — Ее правая рука начала хлопать по матрасу, как выброшенная на берег рыба, поэтому я подсунул снизу свою руку и удержал ее. — И до сих пор не могу.

За годы Мэри перепробовала множество препаратов, замедляющих развитие и эффекты церебрального паралича. Мало что помогало, и почти ничто не могло удержать ее тело от непроизвольных судорог.

Кроме одного средства. Когда я играю, она вообще не дергается. И говорит, что боль «смывается» из нее.

Мэри пробыла здесь большую часть своей взрослой жизни. Она местная любимица и редко о чем-либо просит.

Медсестра постучалась и вошла в комнату. Оглядевшись, она помахала мне:

— Привет, Купер.

— Привет, Шелли. Как Питер? — Я встал и помог перекатить Мэри на бок, а потом отрегулировал раздвижную ширму, чтобы Шелли могла сменить ей подгузник. Шелли делала это несколько тысяч раз. Она могла делать это даже во сне.

— Этот маленький проказник переключился с тубы на барабаны. Говорит, что у него больше чувства ритма, чем у трех ударников вместе, и что пора бы всем узнать об этом.

Рука Мэри поднялась из-за ширмы и оттолкнула мой подбородок от кровати, чтобы я не смотрел на нее.

— Лучше не смотри. Я, знаешь ли, еще женщина.

Я заговорил, глядя в стену:

— В любой группе нет более важного участника, чем барабанщик. Все живет и умирает в ритме. Ударники не всегда пользуются большим уважением, но они связывают остальных в одно целое.

Шелли повернула Мэри на спину и понесла сырой подгузник к двери.

— Может быть, и так, но кролик из рекламы «Энерджайзер» не внушает доверия. Единственный ритм, который он может услышать, — это моя нога, пинающая его по… — Последнее слово она произнесла одними губами.

— Тут я ничем не могу помочь.

Шелли вышла, оставив нас с Мэри смеяться над шуткой. Но смех вызвал у нее сдавленный кашель — этого я уже давно не слышал. Она еще немного покашляла и отхаркалась.

Я сурово посмотрел на нее:

— Доктор Джордж слышал, как ты кашляешь?

— Он был здесь на прошлой неделе и еще раз сегодня утром. — Она указала на бутылочку на столе рядом с собой. — Ядерный антибиотик. Предположительно, он должен убить эту заразу.

Фокусировка ее глаз перескочила справа налево, и она увидела Делию, сидевшую на стуле у стены. Мэри удивилась, обнаружив в комнате еще одного человека.

— Ой, привет. Я вас не заметила. — Она потянулась к очкам с чудовищными линзами и водрузила их на переносицу. Ее голова склонилась набок, пока она изучала лицо Делии. Потом она наклонила голову в другую сторону и, наконец, вернула ее в среднее положение. — Это вы.

Делия встала и протянула руку:

— Привет, я Де…

Мэри схватила ее руку обеими руками.

— Я знаю, кто вы такая. — Она трясла и раскачивала ее руку. — Просто не могу поверить, что вы стоите в моей комнате.

Одно из моих занятий — развлекать людей. В сущности, это мое единственное занятие. Выполняя эту миссию, я починил отцовский автобус и отвозил на концерты в окрестностях столько медсестер и пациентов, сколько мог увезти. Без ночевки, только туда и обратно. А Делия Кросс была здесь любимой певицей. Каждый раз, когда она собиралась выступать в пределах нескольких часов от Буэна Висты, я получал запросы на автобусную экскурсию. После каждой экскурсии Мэри сохраняла корешки билетов, программки и афиши, и теперь каждая из них была вставлена в рамку и висела на одной из окружающих нас стен. Живой мемориал Делии Кросс.

Мэри посмотрела на меня, смахнула с лица волосы и потянулась за помадой, которая лежала на тумбочке рядом с ее кроватью.

— Ты должен был сказать мне.

— А ты бы мне поверила?

— Нет. Но тебе следовало попытаться.

Она свинтила колпачок, но ее рука слишком сильно дрожала. Это грозило неприятностями. Делия опустилась на кровать рядом с ней.

— Можно мне?

Мэри пыталась лежать тихо, пока Делия накладывала помаду на ее губы. Ее тело выражало эмоцию, которую не могло выразить ее лицо. Когда они закончили, я положил футляр с гитарой в ногах ее кровати, отпустил тормоз, удерживавший колесики, и покатил ее к широкой двери.

— Ты готова, милая?

— Полагаю, ты не собираешься рассказать мне, что происходит?

— Нет.

Она держала Делию за руку, пока мы шли по коридору.

— Купер О’Коннор!

— Да, мэм.

— Ты у меня в долгу.

Я рассмеялся:

— Тогда считай это умилостивлением.

Она задрала нос.

— Уми-лости… что?

Коридор выходил в большую открытую комнату, где большой чернокожий мужчина в костюме и черных лакированных туфлях потихоньку разминал пальцы на клавиатуре пианино.

— Умилостивление, — произнес он через плечо.

Мэри повернулась к нему:

— Только не ты тоже!

Он заиграл громче.

— Его отец любил это слово, — сообщил он. — Постоянно его использовал.

Мэри заговорила, перекрывая музыку, и расстояние между ее зрачками уменьшилось.

— Знаешь, я не поспеваю за тобой, когда ты начинаешь произносить эти слова по пятьдесят долларов за штуку. Что это значит?

— Это означает воздаяние, которое искупает все долги. А также искупительную жертву, но это уже другая история.

— Биг-Биг, — обратился я к нему. — Это Делия Кросс.

Пианист улыбнулся, приподнял огромные руки над клавишами и с трудом оглянулся через плечо.

— Мисс Делия Кросс. Я знавал это имя. Как поживаете, золотко? Добро пожаловать на пение гимнов.

Сестры располагали пациентов на кроватях, в креслах-каталках и на любимых стульях по окружности, в центре которой находилось пианино. Мисс Фокс сидела с вязаньем на коленях и тихонько бормотала себе под нос что-то насчет Ренни и о том, когда он приедет и заберет ее отсюда. Мистер Барнс стоял в углу в своих обычных ботинках с высокой шнуровкой и в халате: больше ничего. Мисс Филипс сидела в кресле-каталке, вынимая свои зубы и вставляя их обратно. Мистер Андерсон спал в постели, которую сестры откатили к стене. А мистер Симпсон сидел на табурете и выжидающе смотрел на меня. Остальные тихо переговаривались между собой. Несколько мне известно, этих людей объединяло лишь то, что все они жили в «Ривервью» и знали моего отца.