Читать книгу "Старик, который читал любовные романы - Луис Сепульведа"

Серое, готовое вот-вот пролиться дождем небо, похожее на раздувшееся ослиное брюхо, почти касалось земли нижним краем туч. Влажный липкий ветер гнал вдоль берега реки первые сорванные листья и с какой-то особой неприязнью трепал шеренгу рахитичных банановых деревьев, высаженных перед входом в дом алькальда.

Все немногочисленные обитатели Эль-Идилио и горстка золотоискателей-авантюристов из окрестных джунглей собрались на пристани и ждали, пока подойдет их очередь занять место в переносном стоматологическом кресле доктора Рубикундо Лоачамина, который ввиду ограниченности имевшихся в его распоряжении инструментов и лекарственных средств пытался облегчить страдания своих пациентов весьма своеобразным способом «вербальной анестезии».

– Ну что, больно? – участливо спрашивал он.

Пациенты, вцепившиеся мертвой хваткой в подлокотники кресла, в ответ лишь потели и таращили на мучителя и без того округлившиеся, полные ужаса глаза.

Некоторые изъявляли желание выдернуть из своих ртов руки инквизитора и высказать все, что они думают по поводу таких вопросов, а заодно и по поводу его собственной персоны. Однако все эти попытки мгновенно пресекались опытным в таких делах дантистом, который перехватывал своими сильными лапищами любое опасное движение пациента и пускал в ход резервное оружие – мощный властный голос.

– Сидеть, твою мать! – кричал он. – Сидеть спокойно, кому сказал! Руки, руки убери, урод! Больно ему, понимаешь ли! Ясное дело, что больно! А кто виноват? Ну кто виноват, что тебе сейчас больно? Что, я? Хрен тебе! Правительство! Правительство – вот кто виноват! И заруби себе это на носу. Это правительство виновато в том, что у тебя гнилые зубы. Это, мать его, правительство виновато в том, что тебе сейчас больно!

Получив такую дозу словесного обезболивающего, пациенты смирялись со своей судьбой и, прикрывая глаза или чуть заметно кивая, выражали согласие с высказанной доктором точкой зрения.

Доктор Лоачамин ненавидел правительство. Не только то, которое находилось у власти, а все правительства вообще и каждое в отдельности. Незаконнорожденный сын политэмигранта из Испании, он унаследовал категорическое неприятие всего, что каким бы то ни было образом связывалось в сознании с понятием государственной власти. Впрочем, накричавшись вволю бунтарских лозунгов еще в молодости, на студенческих собраниях, он с тех пор уже и забыл, что именно было причиной так бурно пылавшей в его груди ненависти к государственной системе. Тем не менее, повзрослев, доктор Лоачамин сумел превратить бесполезные анархистские бредни в своего рода доходное дело. Слава противника тирании летела впереди него и вызывала симпатию и доверие у большей части его пациентов, также не испытывавших большой любви к властям.

Помимо традиционного яростного охаивания каждого правительства, приходившего на смену предыдущему, он не упускал возможности хорошенько обматерить и гринго, которые порой забирались в эти глухие уголки страны с нефтяных месторождений у побережья. Американцы действительно не отличались уважением к местным жителям, и доктору порой приходилось чуть не с кулаками бросаться на них, чтобы те перестали бесцеремонно, не спросив ни у кого разрешения, фотографировать его пациентов с разинутыми ртами в момент выдергивания очередного зуба.

В нескольких шагах от трудившегося не покладая рук стоматолога немногочисленный экипаж старой посудины под названием «Сукре» перегружал с пристани на борт гроздья зеленых бананов и мешки с кофе.

Здесь же, на пристани, лежали только что выгруженные ящики с пивом, фронтерой – тростниковой водкой – и солью, а также газовые баллоны.

Погрузка шла к концу, и экипаж был готов отправиться в путь, как только доктор закончит приводить в порядок челюсти своих пациентов. Плавание предстояло неблизкое: сначала по Нангаритце до ее слияния с Саморой, а затем еще четыре дня, не особо напрягая двигатель высокими оборотами, – до речного порта Эль-Дорадо.

«Сукре» – старое ржавое корыто – держалось на плаву и было в состоянии худо-бедно двигаться против течения только благодаря упорству его владельца, капитана, а также механика – все в одном лице, бесконечной работе двух богатырей-матросов, составлявших команду, и необъяснимой воле к жизни, свойственной обычно лишь чахоточным в последней стадии болезни, которую проявлял старый, отработавший все возможные сроки дизельный двигатель. Судно было готово к отплытию, и в следующий раз должно было появиться в Эль-Идилио не раньше, чем закончится очередной сезон дождей, о скором начале которого ежесекундно напоминало набухшее серой дождевой влагой небо.

Доктор Рубикундо Лоачамин приезжал в Эль-Идилио два раза в год – с той же частотой, с которой здесь появлялся почтальон. От последнего местным жителям, впрочем, было куда меньше толку, потому что ни писем, ни какой-либо другой корреспонденции здесь давно никто не получал. Из потертого почтового саквояжа на свет извлекались лишь официальные бумаги, адресованные алькальду, да уже успевшие выцвести от влаги портреты очередных правителей страны и губернаторов, приходивших к власти.

Появление корабля у деревенской пристани означало для местных жителей всего лишь возможность пополнить свои запасы соли, газа, пива и водки. Зубного врача при этом многие ждали с нетерпением. Особенно радовались прибытию доктора те, кто перенес малярию и мучился от нестерпимой боли в оставшихся после болезни зубах. Эти несчастные вздыхали с облегчением, когда им наконец представлялась возможность очистить десны от гнилых осколков и примерить заказанный в прошлую встречу со стоматологом съемный протез – попросту говоря, вставную челюсть. Доктор Лоачамин всегда привозил с собой изрядное количество таких протезов самого разного размера и выкладывал их перед пациентами ровными рядами на алой, цвета кардинальского одеяния, салфетке.