Читать книгу "Дунаевский - Дмитрий Минченок"

После революции музыкальное училище, где учился Исаак, переименовали в консерваторию. Двери те же, дорога к ним та же, те же педагоги и та же зарплата, хоть и "худевшая" с каждым днём. Но в фасаде что-то изменилось, он стал стройнее и строже. Это теперь консерватория. Исаак — студент консерватории, как хорошо это звучит! Да, ко всем новациям и изменениям — самая главная — рука стала шире. Как-то незаметно ладонь, как у Рахманинова, размахнулась на две октавы. И музыка стала звучать громче.

Началась Гражданская война. Исааку в первый раз попытались "забрить лоб", но это намерение было подорвано хилым здоровьем. Он упрямо болел, его кишечник работал плохо, он покрывался испариной, у него "скакало" сердце, — в общем, Дунаевского признавали негодным к строевой службе. Его пытались призвать и белые, и красные. Но Исаак упрямо держался в стороне и от тех и от других. Более серьёзные товарищи по гимназии, ушедшие в революцию, называли его снисходительно — скрипач. Дунаевский не пленился революцией с её притягательными "измами". Он был чужд политической эротике. О чём может думать человек, знающий наизусть большинство романсов Чайковского? Трудно сказать, предвидел ли Исаак, куда заведут убийства, грабежи, погромы "наших" и "ваших". Он играл как для белых, так и для красных. Музыка в равной степени была нужна и тем и другим.

Летом 1918 года Исаак Дунаевский заканчивает гимназию круглым отличником, с золотой медалью. И хотя юноша мечтает только о музыкальной карьере, он, не бросая консерваторию, поступает в Харьковский университет на юридический факультет. Очень неожиданное решение — видимо, здесь не обошлось без советов практичного отца, который занятие музыкой считал чем-то эфемерным. К тому же вдруг в эпоху хаоса новые власти отменят музыку? Хотели же большевики отменить институт брака.

Не помогают ни репутация вундеркинда, ни заступничество Кноринга и его похвалы до небес. В семье считают: скрипка — это не ружьё, в тёмном лесу не защитит, а вот юрист может существовать безбедно. Так рассуждал его отец, но не дядя Самуил. Он бесконечно проводил воспитательные беседы с Цали Симоновичем, убеждая его не чинить Исааку препятствий, потому что главный его путь — музыка, музыка и ещё раз музыка. В одной записке о той поре Исаак пишет: "Я готовился к будущему рядового музыканта". Он пишет это в то время, когда любой мальчик-с-пальчик мог стать великаном. Его сверстники командуют полками, совершают молниеносную карьеру, один Исаак — на студенческой скамье. Да ещё говорит о себе как о рядовом музыканте, притом что он лидер по натуре, душа любой компании. Что же это? Подвиг самоотречения под стать подвигам библейского Давида? Нет, скорее ход против общего течения — не скромность, а ощущение другой гармонии.

Мир юридического студенчества отличается от атмосферы консерватории — это бесшабашные парни, увлечённые политической борьбой. Впрочем, молодой Дунаевский ещё застаёт золотую пору харьковского студенчества, описанную Борсамбором, знаменитым до революции комиком Борисом Борисовым. Это был лучший интерпретатор Чехова на провинциальной сцене тех лет, позже переквалифицировавшийся в темпераментного и яркого чтеца басен Демьяна Бедного и особенно прославившийся своим талантом имитировать виолончель, трубу и отголоски симфонического оркестра.

Финансово в это время Исаака содержат родители. Свою лепту вносит участие в благотворительных и студенческих концертах, которые вскоре принесли Дунаевскому некоторую популярность в городе. Он выступал вместе со знаменитым актёром немого кино Владимиром Максимовым и премьером харьковского театра Синельникова Виктором Петипа, сыном Мариуса Петипа. В этой же компании оказался актёр Александринского театра Николай Ходотов, который приехал в Харьков за своей возлюбленной. Ходотов познакомил Исаака с композитором Вильбушевичем, под музыку которого он занимался декламацией. Вильбушевич аккомпанировал ему то на рояле, то на гитаре. Читали стихи тех, кто был тогда моден: Александра Блока, Валерия Брюсова, Сергея Есенина, Игоря Северянина, Саши Чёрного. Иногда просили Дунаевского аккомпанировать на этих вечерах, на ходу подбирая музыку, подходящую под поэтические завывания. Знал ли Исаак, что судьба не раз столкнёт его с композитором Вильбушевичем, и столкновения эти будут до смешного нелепы?

В благотворительных концертах были заняты премьерши театра Синельникова Вера Юренева и Евгения Леонтович. Ещё недавно молодой Дунаевский не имел права на них смотреть. Но, перестав быть гимназистом, он обрёл права мужчины.

… Николай Николаевич Синельников — бог театральной России. Он знал всех звёзд, и его знали звёзды всех театров Москвы и Питера. Сумбатов-Южин, Станиславский, Мейерхольд были если не его закадычными друзьями, то по крайней мере хорошими знакомыми, с которыми он чувствовал себя на равных. Синельников, по отзывам современников, в провинции затмевал собой Станиславского. Говорили, что он продал душу дьяволу, дружил и с красными, и с белыми, понимал толк в женщинах, почитал за счастье дом, в котором много детей, а из городов мира любил те, где больше зрителей в театрах.

В послереволюционные годы, когда всем было не до театра, Синельников сам частенько становился перед началом спектакля у парадного входа в театр и зазывал зрителей на представление. Дело доходило до анекдота. Если он видел, что шёл больной человек, то кричал, обращаясь к нему: "Заходите в театр, сегодня в зале сидит самый уважаемый доктор, он может вас посмотреть в антракте!" А если шёл худой, кричал: "Сегодня в буфете очень вкусные пирожки, заходите на представление — домой толстым придёте".

Исаак со своими сверстниками-юристами посещал все театры Харькова. Студенты того времени на галёрке делали имя тому или иному актёру. Этот неисследованный психологический механизм уникален и неповторим до сих пор. Все "граждане" галёрки разбивались на "левых" и "правых", на эстетические партии, отличающиеся лишь разными пристрастиями. И начинали аплодировать каждый своей половине. Кому громче хлопают — тот или та становятся героями спектакля. Были и такие актёры, на которых "правая" и "левая" сторона сходились. Тогда уже наступал абсолютный триумф.

А был ещё и третий случай — это пристрастия партера. С партером враждовала вся "верхушка". Знаменательный случай произошёл в 1918 году при белых. Дело происходило в театре Синельникова. Шла пьеска. Роли были распределены хитро. Одна — у примы Юреневой — маленькая, нехорошая. Другая — у начинающей актрисы Никитович. Студенты стали шумно поддерживать Юреневу, а лысые перворядники — хорошенькую Никитович. И вот во время одного действия, когда эта бездарность кокетливо прошепелявила свой монолог, первые ряды шумно зааплодировали. Тогда с галёрки послышался густой бас старого студента, который уже лет десять учился на юридическом:

— Тише вы, лунатики!

На галёрке — гомерический хохот. Глаза всех невольно устремились вверх, а "лунатики" инстинктивно стали вытирать свои лысины носовыми платками. Актрисы испугались, прекратили играть, и спектакль прервали из-за хулиганской выходки.

Многомудрый Наум Шафер из Казахстана, знающий о Дунаевском всё, сказал мне: "Найдите первую любовь Исаака — она, как в зеркале, будет отражать все остальные влюблённости". Он всегда влюблялся по одному и тому же принципу. Он исповедовал культ красоты. Его многочисленные романы — не следствие непорядочности, а результат губительной веры в красоту. Прекрасное лицо женщины — красивая мелодия, пришедшая в голову. Мимо неё невозможно пройти…