Читать книгу "Уважаемый господин М. - Герман Кох"

Дело в том, что, с одной стороны, вы отчасти правы в своей оторванности от жизни. Разумеется, по мобильному телефону порой говорят совершенно ни о чем, но это справедливо для любых разговоров. И для разговоров у деревенской колонки тоже. Мы не должны ностальгически притворяться, будто разговоры у деревенской колонки были чем-то лучше тех, что можно услышать в наши дни в опаздывающих поездах («Алло, это я, мы опять стоим, а ты где?»).

Люди больше всего любят болтать ни о чем, это уже тысячи лет так, причем ко всеобщему удовольствию. Об СМС и электронных сообщениях я совсем не хочу здесь говорить. Они облегчают взаимные контакты, как слабительные средства облегчают дефекацию. Но превышение дозы слабительных, как известно, не приводит ни к чему, кроме диареи.

В сущности, вы правы, когда пишете от руки, а потом букву за буквой печатаете свои сочинения на чистом листе бумаги, это заставляет мыслить медленно. Удобства ради я не останавливаюсь здесь на вопросе, полезен ли при медленном мышлении посредственный ум. Речь о самой идее.

Ваша жена написала вам открытку, потому что электронные письма или СМС – от лукавого. У нее милый почерк, и это – я говорю без всякой задней мысли – девчачий почерк. Почерк с округлыми буквами и с кружочками вместо точек. Психологи говорят, что кружочки вместо точек свидетельствуют об эгоцентризме, но, по-моему, здесь следует делать четкое различие между мужчинами и женщинами.

Иногда я натыкаюсь на почтальона, когда он внизу, у входной двери, раскладывает почту по ящикам. Иногда, как сегодня утром, он еще только сортирует почту, стоя у своей тележки.

– Давайте я разложу, – говорю я.

– Точно?

– Точно. Мы в этом мире – чтобы помогать друг другу, разве нет?

Так зачастую и происходит. Совершенно естественно. Нормальный, симпатичный человек избавляет почтальона от части его работы. Наверное, только в более поздней реконструкции – с черно-белым изображением и угрожающим закадровым голосом – можно было бы увидеть какое-то отклонение от нормы. Почта, предназначенная другим, кажется подозрительной в твоих руках, только если развязка известна заранее, а за кадром звучит наводящая на нужные мысли музыка.

Я всегда пережидаю, пока почтальон пойдет со своей тележкой дальше, и только тогда начинаю распределять почту по ящикам. Я разглядываю каждое письмо в отдельности, прежде чем даю ему соскользнуть в нужный почтовый ящик. Назовем это здоровым интересом. Выписки из банковских счетов, абонементы и напоминания обогащают мои сведения о соседях. Я никогда не захожу слишком далеко. Не дольше секунды смотрю на синий конверт налоговой службы, а затем сразу опускаю его в ящик адресата.

Иногда я представляю себе, что кто-то, сидя в припаркованном на противоположной стороне улицы микроавтобусе, меня снимает. Неприметный микроавтобус, на боку прописными буквами выведена фамилия поставщика или сантехника. Операция под прикрытием, в одной из букв «о» просверлено отверстие, только совсем вблизи можно увидеть линзу объектива. Телеобъектива. Изображения расплывчатые, зернистые, но не происходит ничего необычного. Я не беру почту наверх, чтобы там, на свободе, распечатать конверты над паром. Я не смотрю на конверт дольше, чем нужно, чтобы прочитать фамилию адресата. Частная переписка явно приходит в упадок, открытки видишь исключительно в сезон летних и зимних спортивных отпусков.

Так я разглядывал сегодня утром и открытку от вашей жены. Я поднес ее ближе к глазам, как будто не мог прочитать адрес. К счастью, девчачий почерк очень разборчив. В течение секунды я думал о микроавтобусе на противоположной стороне. Поэтому я покачал головой, словно слишком поздно заметил свою ошибку – словно только через секунду понял, что открытка адресована не мне, а моему соседу сверху. Потом я улыбнулся. Я еще немножко повертел открытку в руках, посмотрел картинку на ее лицевой стороне и опустил ее в ваш ящик.

Теперь возможно многое. Можно в миллион раз увеличить крупнозернистое изображение и выкадрировать его. Допустим, сегодня утром на противоположной стороне улицы действительно стоял бы микроавтобус, – тогда после достаточного увеличения и кадрирования можно было бы увидеть, с какой открытки я за секунду прочитал текст и кому она была адресована.

Никаких подозрительных действий видно бы не было, но можно было бы доказать, что сегодня утром, сопоставив текст и изображение, я узнал, где она находится.

Это и была истинная причина, почему я покачал головой. Почему улыбнулся. Я улыбнулся, потому что теперь знаю, где она. А покачал головой, потому что и сам, конечно, мог бы догадаться раньше.

8

В прошлую субботу, приняв душ, вы пошли в кафе – здесь, на противоположной стороне. Услышав, что вы захлопнули дверь, я вышел на балкон, чтобы посмотреть, как вы переходите улицу. Вы не умеете варить кофе. Вы не знаете, что масло надо достать из холодильника заранее. Вы бы только ошпарились убежавшим молоком.

Вы уселись на террасе и развернули газету. Через несколько минут вы огляделись вокруг, – не вышел ли кто-нибудь принять у вас заказ, – но никто из обслуживающего персонала на улицу не выходил. Вы были единственным посетителем. Вы отложили газету и повернулись на стуле, чтобы посмотреть внутрь.

День был погожий. Один из первых дней в году, когда можно посидеть на террасе. Солнечный свет ярко отражался в окнах кафе. Вы поднесли руку козырьком ко лбу и уставились куда-то внутрь, но, похоже, ничего не увидели. Если бы вы посмотрели наверх, то могли бы увидеть на балконе меня. Наверное, расстояние слишком велико, а то вы могли бы увидеть и улыбку на моем лице. Я вам сочувствовал. Правда.

Это кафе здесь не так давно. Еще до его открытия все говорили, что это будет приобретение для нашего квартала. Для нашего тихого квартала. Собственно, кроме ресторана «Ла Б.», здесь больше ничего нет. Простого кафе, где утром можно выпить кофе, а ближе к вечеру – пива, у нас до сих пор не было.

Еще минут десяти с вас явно хватило. Вы положили газету на столик и пошли в зал. Вы долго не возвращались. Я представил себе этот зал, несомненно пустой. Где-то за полуоткрытой дверью вы услышали неясные звуки, будто кто-то ставил чашки и бокалы в посудомоечную машину.

– Здесь есть кто-нибудь?

Нет ответа.

– Здесь есть кто-нибудь?

Тогда наконец из двери шаркающей походкой вышла девушка. Стояло субботнее утро, но она была уже очень утомлена. Вы хотели заказать кофе, но в кафе вроде этого никогда не удается заказать кофе с первого раза.

– Я скоро к вам подойду, – укоризненно сказала девушка, как будто вы пытались влезть без очереди.

Тем временем на террасе ваша газета слегка приподнялась над столиком от ветра, но все-таки не улетела. Это было бы уж слишком: уносящаяся прочь газета, за которой вам пришлось бы помчаться, – излишнее дополнение к сцене, которая и сама по себе достаточно выразительна.

Вы снова вышли на террасу и сели. Читать газету вам, очевидно, не хотелось. Сначала кофе. Минуты через четыре у вашего столика наконец появилась девушка. Она спросила, что вы желаете. Вы посмотрели на нее и зажмурились. Она стояла спиной к свету, ее лица вам было не видно. Сколько лет ей могло бы быть? Девятнадцать? От силы двадцать. Она из того поколения, которое не знает, кто вы такой. Это видно по ее позе. «Достал», – говорила вся ее фигура. Приставучий старикашка, который в субботу утром уже в одиннадцать часов пришел заказать кофе. Они только час как открылись, что он себе думает?