Читать книгу "Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан"

Экспозиции выставки, посвященные европейским колониальным владениям, указывали на то, сколь значительное могущество приобрела в течение предыдущих столетий столь малая часть мира. Европейские страны господствовали почти всюду: либо напрямую – создавая колониальные империи, либо косвенно – контролируя все прочие страны посредством экономических, финансовых и технологических рычагов. Железные дороги, порты, телеграфные линии, пароходное сообщение и промышленность – все это повсюду в мире создавалось на основе европейских знаний и, как правило, управлялось европейскими компаниями. В XIX в. мировое преобладание Европы усилилось как никогда, поскольку научная и индустриальная революция дала ей – по крайней мере, на время – преимущество перед другими культурами. В 1-й «опиумной войне», которая произошла в 1830-х гг. между Великобританией и Китаем, англичане применили пароход «Немезида», обладавший металлическим корпусом и превосходивший выставленный китайцами флот из джонок, конструкция которых не менялась веками. В 1800 г., перед тем как начал формироваться этот разрыв, страны Европы контролировали около 35 % земного шара; к 1914 г. этот показатель составил 84 %[16]. Конечно, этот процесс далеко не всегда был мирным, и несколько раз европейские державы были близки к войне из-за новой добычи. Но к 1900 г. порождаемые империализмом трения, казалось, стали ослабевать. В Африке, на Тихом океане и в Азии было уже практически нечего делить, и существовало, как считалось, негласное соглашение, не допускающее внезапных захватов земель у таких переживающих спад государств, как Китай или Османская империя, – хотя их слабость делала их лакомыми кусочками для империалистов.

Принимая во внимание такое могущество и процветание Европы, а также очевидные и разнообразные достижения предшествующего столетия, кажется невероятным, что все это могло быть так просто отброшено. Многие европейцы, подобно родителям Стефана Цвейга, полагали, что подобное безрассудство было попросту невозможно. Страны Европы были взаимозависимы, их экономики пересекались слишком сильно, чтобы допускать войну. Война была бы нерациональна, а рациональность очень ценилась в те времена.

XIX в. был веком наступления разума по всем направлениям – от геологии до политики. Из-за этого многие считали, что и человеческая жизнь в целом будет становиться разумнее… Чем больше люди будут знать о природе, о себе и обществе, тем чаще они будут принимать решения, опираясь на факты, а не на эмоции. Со временем же наука, включая и общественные дисциплины – социологию и политологию, – откроет все, что человечеству следует знать. «История человечества есть часть и элемент естественной истории, – писал Эдвард Тейлор, один из отцов современной антропологии, – а потому наши мысли, желания и действия подчиняются таким же точным и определенным законам, как и те, что руководят движением морских волн, соединением кислот с основаниями и ростом растений и животных»[17]. Этой вере в науку (такой образ мысли в те времена назывался «позитивизмом») сопутствовала и вера в прогресс или, как часто писали европейцы, в Прогресс – с заглавной буквы. Развитие человечества виделось линейным, пусть даже не все общества достигли в этом развитии одинакового успеха. Герберт Спенсер, самый популярный английский философ того времени, утверждал, что законы эволюции применимы к человеческим обществам в той же мере, что и к биологическим видам. Более того, прогресс обычно рассматривался как явление всеобъемлющее: передовые общества превосходили отсталые во всех отношениях, начиная с искусства, общественно-политических институтов и заканчивая философией и религией. Европейские нации явно были впереди прочих, хотя по вопросу о том, кто лидирует в самой Европе, существовали разногласия. Прочие народы (населенные белыми старые британские доминионы внушали тут наибольшие надежды) в конечном счете последуют за европейцами. На Всемирной выставке большое внимание привлекла экспозиция Японии, поскольку, как утверждал путеводитель, эта страна с исключительной быстротой приспосабливалась к условиям современного мира. К тому же Япония уже стала полноценным игроком на международной арене – если не в мировом масштабе, то уж точно в пределах Азии.

Другой вызов господству Европы был брошен с запада, из Нового Света. Когда первоначально Соединенным Штатам не выделили места в ряду первостепенных иностранных павильонов вдоль Сены, глава американской делегации – богатый предприниматель из Чикаго – заявил, что это неприемлемо, ведь «США теперь развились в такой степени, что им принадлежит не просто почетное место среди наций земли, но и первейшее среди всех цивилизованных стран»[18]. К 1900 г. Соединенные Штаты оправились от последствий Гражданской войны. Правительство подавило последние остатки индейского сопротивления, и США стали господствующей силой на континенте. Американская экономика стремительно развивалась, питаемая потоком иммигрантов, трудившихся на фермах, заводах и в шахтах. В ходе первой индустриальной революции, свершившейся на основе угля, пара и железа, лидировала Великобритания, но к концу века США были на пороге следующей революции, которую приближало развитие электричества и казавшиеся безграничными способности американцев к технологическим новшествам. К 1902 г. промышленность Соединенных Штатов производила больше железа и стали, чем германская и английская, вместе взятые. Экспорт американских товаров, от сигарет до промышленного оборудования, утроился за промежуток времени между 1860 и 1900 гг. В 1913 г. США контролировали 11 % всей мировой торговли, и их доля ежегодно росла.

Американский павильон все же занял на выставке почетное место у реки. Сооружение копировало вашингтонский Капитолий, а на вершине его купола была установлена скульптура, изображающая свободу, мчащуюся вперед на запряженной четверкой коней колеснице прогресса. Корреспондент газеты New York Observer так описал своим читателям экспозицию США: превосходные работы американских скульпторов (например, Огастеса Сент-Го денса), великолепные образчики ювелирных изделий от Tiffany & Co, наручные и прочие часы, не уступавшие по качеству швейцарским… Лишь некоторые экспонаты из Лондона и Парижа, как снисходительно отмечал репортер, «приближались к совершенству золотых и серебряных изделий, представленных Соединенными Штатами». Там же имелись образцы американских технологий: швейные машинки Зингера, печатные машинки, огромные электрогенераторы. Демонстрировалось и различное сырье: медь, зерно, золото – все это бурным потоком поступало на мировые рынки. «Было сделано достаточно для того, – продолжал корреспондент, – чтобы глубоко впечатлить миллионы посетителей и дать им представление о могуществе, богатстве, ресурсах и амбициях США»[19]. С точки зрения этого журналиста, сама Парижская выставка бледнела по сравнению со Всемирной ярмаркой в Чикаго 1893 г.[20]В его словах звучал голос новой Америки – уверенной в себе, проникнутой духом национализма и жаждущей занять в мире более достойное место.