Читать книгу "Бунтующая Анжелика - Анн Голон"

Молин равнодушно пожимал плечами. Кому, как не ему, знать истинное положение вещей? А поскольку слыл он человеком хитрым, изворотливым и понимающим свою выгоду, волнения улеглись. Все соглашались подождать. Весь этот год, когда неопределенность жребия, выпавшего Анжелике, смущала умы, интендант не выпускал из железных рук бразды правления замком и достоянием беглой маркизы, а также ее малолетнего наследника Шарля-Анри. Благодаря ему вся прислуга осталась на месте — как в замке, так и в парижских особняках на улице Ботрейн и в предместье Сент-Антуан.

Теперь Молин слал во все концы письма, где возвещал о приезде маркизы. Конечно, он не упоминал о королевской страже в Плесси, но говорил о дружеском расположении государя и о том, что владелица поместья вот-вот займется своими делами и проявит здравомыслие и настойчивость, столь ценимые в ней господином Кольбером. Все это предназначалось глазам и ушам парижских торговцев и судовладельцев из Гавра, с которыми Анжелика вела дела.

В ее владениях интендант с прежней аккуратностью объезжал арендаторов, следил за счетами, посевами и ходом работ. Протестанты пользовались таким же его вниманием, как и католики. Они показывали ему на солдат, отправленных к ним на постой, пожиравших их припасы и травивших лошадьми посевы овса. Это были так называемые «миссионеры господина де Марильяка», призванные обратить протестантов в истинную веру. Мэтр Молин воздерживался от комментариев и напоминал фермерам об их долгах, помеченных в его счетных книгах. «Что нам делать, мэтр Молин? Вы что, тоже из тех, кто борется с Кальвином? — спрашивали крестьяне-гугеноты, стоя перед ним с огромными своими черными шляпами у колен и сверля его сумрачными глазами фанатиков. — Должны ли мы отрекаться, чтобы сохранить наше добро, или примириться с разорением?» — «Потерпите», — отвечал он.

Драгуны нагрянули и к нему, разграбили его зажиточный дом у парка, спалили сто фунтов свечей и два дня и две ночи не давали ему спать. Они колотили в сковородки и орали: «Отрекись от ереси, старый лис, отрекись!»

Это произошло до возвращения Анжелики. Монтадур таким образом примеривался к обязанностям стража одной из красивейших женщин королевства. Но поскольку госпожа дю Плесси не принадлежала к реформатской церкви, Марильяк велел оставить ее челядь в покое.

Переведя дух, Молин принялся ежедневно посещать замок, а Монтадур, почитавший его самым зловредным из тамошних гугенотов из-за его влияния на крестьян, неизменно кричал ему вслед: «Когда же ты покаешься, старый еретик?»

Когда Молин впервые увидел Анжелику с порозовевшими щеками, отдыхающей в гостиной принца Конде, он глубоко вздохнул и прикрыл веки — она готова была поспорить, что в этот миг интендант вознес Господу благодарственную молитву. Это так не сочеталось с его обычными манерами, что она слегка забеспокоилась. Именно тогда он впервые упомянул о разорении и голоде, угрожающих всем с тех пор, как де Марильяк решился обратить Пуату в католичество.

— Наша провинция, сударыня, должна послужить этим миссионерам местом первых опытов. Если здесь им удастся быстро извести протестантов, они применят такую методу по всей Франции. Несмотря на Нантский эдикт, протестантизм в нашем королевстве будет уничтожен.

— А мне что за нужда? — обронила Анжелика, глядя в окно.

— Нужда у вас большая… — сухо поправил ее Молин и, раскрыв счетные книги, быстро объяснил, что владениям ее, находившимся в умелых и верных руках протестантов, уже нанесен значительный урон. Крестьянам не позволяли выходить в поле, портили посевы и скот. Приведенные им цифры убытков встревожили Анжелику.

— Нужно жаловаться. Не пробовали ваши консистории напомнить властям о положениях эдикта?

— К кому обратиться? Сам наместник Пуату — зачинщик этих беспорядков. Что до короля, он слушается советников, а те умеют убедить. Я дожидался вашего возвращения, сударыня, так как вы одна сможете прекратить эти бесчинства. Вы отправитесь к королю, сударыня, вот единственный путь к вашему спасению, спасению провинции и, быть может, всей страны.

Вот чего он добивался! Анжелика посмотрела на него с таким страданием во взоре, из ее груди рвались столь жаркие слова, что у нее перехватило горло. Он поторопился объясниться, не дав ей заговорить. Недаром все то время, что он провел у ее постели, пока она болела, он вел с ней этот мучительный молчаливый диалог.

Он хорошо ее изучил. Еще со времен ее несговорчивой юности, когда легкая, грациозная девушка, бродившая по разбитым дорогам Пуату, с вызовом поглядывала на него при встрече, он начал задумчиво присматриваться к ней. Но никогда она не казалась ему такой чужой и странной. Он не был уверен, что она пожелает вникнуть в его резоны. И потому заговорил властно и резко, как в тот день, когда она впервые появилась в его жилище, чтобы спросить, стоит ли ей выходить замуж за графа де Пейрака.

Теперь он внушал ей: «Идите к королю!» Но на все его доводы она лишь отрицательно качала головой.

— Поверьте, мне понятна ваша гордость. Но я уповаю на ваше здравомыслие. Забудьте обиды! Разве не обратились вы за помощью к монарху, когда вас пленили варвары, и разве он не откликнулся? Вы еще можете все исправить, если будете действовать с былой ловкостью. Вы снова возьмете в свои руки власть над человеком, которому бросили вызов, ваше влияние при дворе станет могущественнее, чем когда-либо!

— Нет, — твердила Анжелика. — Нет, нет!

Она вспомнила елейную усмешку алжирского адмирала, облаченного в расшитую золотом мантию. Перед ее глазами закачалось тело брата, повешенного в сумраке версальского парка. И она увидела вновь, как, полный скорбного величия, обернулся к ней ее второй супруг, Филипп дю Плесси-Белльер, как он посмотрел на нее последним долгим взглядом, перед тем как добровольно броситься под вражеские пушки.

Король отнял у нее все!

Она тряхнула головой, и рассыпавшиеся волосы придали ее царственному точеному лицу сходство с тем упрямым ребенком, что некогда поражал интенданта Молина своей буйной независимостью. Но вот она заговорила. Стала рассказывать о своем последнем путешествии. Она умолчала о подробностях, не назвала имени, но упоминания о «нем», мелькающие в ее речи, объяснили собеседнику многое.

— Поймите, я его не нашла. А может быть, теперь он действительно мертв.., от чумы или чего-нибудь подобного… Там так легко умереть…

Она задумалась, поникнув головой, потом прибавила, таинственно приглушая голос:

— ..Там еще бывают перевороты и бунты! Впрочем, это уже не важно. Я проиграла. Теперь я — только пленница.

Ее прозрачная рука без колец, которые были теперь слишком широки для исхудавших пальцев, скользнула по глазам, словно отгоняя навязчивое видение.

— Не могу забыть Восток. То, что я там пережила, все еще витает надо мной. Знаете, это похоже на огромный многоцветный ковер, по которому так хорошо ходить босиком. Могу ли я согласиться на то, чего желает король? Возвратиться в Версаль? Никогда! Меня тошнит от одной мысли об этом. Вновь окунуться в этот омут сплетен, интриг, заговоров? Вы, Молин, даже не представляете, чего требуете от меня. Нет ничего общего между мной теперешней, моими чувствами и тем существованием, на какое вы хотите меня обречь.