Читать книгу "Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд"

Он был совершенно сбит с толку. На миг ему самом делепоказалось, что еще никогда в жизни он не вдыхал ничего столь прекрасного, какэта девушка. К тому же, стоя против света, он видел только ее силуэт. Он,конечно, имел в виду, что никогда не нюхал ничего столь прекрасного. Но так какон все же знал человеческие запахи, много тысяч запахов мужчин, женщин, детей,в его мозгу не укладывалось, что столь изысканный аромат мог струиться отчеловека. Обычно люди пахли пошло или убого. Дети пахли безвкусно, от мужчиннесло мочой, острым потом и сыром, от женщин — прогорклым салом и гнилой рыбой.Люди пахли совершенно не интересно, отталкивающе… И вот впервые в жизни Гренуйне поверил своему носу, и ему пришлось призвать на помощь глаза, чтобыубедиться, что нюх его не обманул. Правда, это смятение чувств длилось недолго.Ему в самом деле понадобился один миг, чтобы оптически подтвердить своиобонятельные впечатления и тем безогляднее им предаться. Теперь он чуял, чтоона была — человек, чуял пот ее подмышек, жир ее волос, рыбный запах ее чресели испытывал величайшее наслаждение. Её пот благоухал, как свежий морской ветер,волосы — как ореховое масло, чресла — как букет водяных лилий, кожа — какабрикосовый цвет… и соединение всех этих компонентов создавало аромат стольроскошный, столь гармоничный, столь волшебный, что все ароматы, когда-либопрежде слышанные Гренуем, все сооружения из запахов, которые он, играя, когда-либовозводил внутри себя, вдруг просто разрушились, утеряв всякий смысл. Сто тысячароматов не стоили этого одного. Он один был высшим принципом, все прочиедолжны были строиться по его образцу. Он был — сама красота.

Гренуй понял: если он не овладеет этим ароматом, его жизньлишится всякого смысла. Он должен познать его до мельчайшей подробности, досамого последнего нежнейшего оттенка; простого общего воспоминания о немнедостаточно. Он хотел как бы поставить личное клеймо на этом апофеозномаромате, впечатать его в сумятицу своей черной души, исследовать до тонкости иотныне впредь мыслить, жить, обонять мир в соответствии с внутреннимиструктурами этой волшебной формулы.

Он медленно придвигался к девушке, ближе, еще ближе. Вот онвступил под навес и остановился у нее за спиной на расстоянии шага. Она его неслышала.

Волосы у нее были рыжие, серое платье без рукавов обнажалоочень белые плечи и руки, желтые от сока разрезанных слив. Гренуй стоял,склонившись над ней и вдыхая ее аромат, теперь совершенно беспримесный,поднимавшийся от ее затылка, волос, выреза платья и вливавшийся в него каксвежий ветер. Ему еще никогда не было так приятно. Но девушке стало холодно.

Она не видела Гренуя. Но ощутила безотчетный испуг, странныйозноб, как будто ее вдруг охватил забытый, давно преодоленный страх. Ейпоказалось, будто за спиной у нее подул холодный сквозняк, будто кто-тораспахнул настежь дверь в огромный подвал. И она отложила свой кухонный нож,прижала руки к груди и обернулась.

Она так оцепенела от ужаса при виде его, что ему вполнехватило времени, чтобы сжать руками ее шею. Она не вскрикнула, не пошевелилась,не попыталась защитить хотя бы жестом. А он и не взглянул на нее. Он не виделни ее нежного, усыпанного веснушками лица, ни алого рта, ни больших ярко-зеленыхглаз, ибо, пока он душил ее, глаза его были крепко зажмурены, и он боялся лишьодного — потерять хоть каплю ее аромата.

Когда она умерла, он положил ее на землю среди косточекмирабели, сорвал с нее платье, и струя аромата превратилась в поток, захлестнувшийего своим благоуханием. Он приник лицом к ее коже и широко раздутыми ноздрямипровел от ее живота к груди, к шее, по лицу и по волосам и назад к животу, внизпо бедрам, по икрам, по ее белым ногам. Он впитывал ее запах с головы до ног,до кончиков пальцев, он собрал остатки ее запаха с подбородка, пупка и сосгибов ее локтей.

Когда он извлек все и она увяла, он еще некоторое времясидел рядом с ней на корточках, чтобы прийти в себя, ибо он пресытился ею. Онне хотел расплескать ничего из ее запаха. Для начала ему надо было плотнозадраить внутренние переборки. Потом он встал и задул свечу.

9

В это время с песнями и криками «Виват!» начали возвращатьсядомой на улицу Сены участники гуляния. Гренуй нюхом нашел в темноте выход впереулок, а оттуда на параллельную улицу Птиз-Огюстен, которая тоже вела креке. Чуть позже люди обнаружили мертвую. Поднялся крик. Зажглись факелы.Прибыла городская стража. Гренуй давно уже был на другом берегу.

В эту ночь его чулан показался ему дворцом, а дощатые нары — пышнымальковом. До сих пор он никогда за всю свою жизнь не испытывал ощущениясчастья. Хотя ему были знакомы редкие состояния тупой удовлетворенности. Носейчас он дрожал от счастья, не мог заснуть от блаженства. Он словно во второйраз родился, нет, не во второй, в первый, ибо до сих пор он просто существовал,как животное, имея весьма туманное представление о самом себе. Но сегодня емупоказалось, что он наконец узнал, кто он на самом деле: а именно не кто иной,как гений; и что его жизнь имеет смысл, и задачу, и цель, и высшеепредопределение; а именно осуществить революцию, никак не меньше, в мирезапахов; и что на всем свете только он один владеет всеми необходимыми дляэтого средствами; а именно своим изощренным обонянием, своей феноменальнойпамятью и — самое важное — запечатленным в ней ароматом этой девушки с улицыМарэ, в котором в виде волшебной формулы содержится все, из чего состоитблагоухание: нежность, сила, прочность, многогранность и пугающая,непреоборимая красота. Он нашел компас для своей будущей жизни. И как всегениальные чудовища, устроенные так, что через внешнее событие прокладываетсяпрямая колея в вихреобразный хаос их душ, Гренуй уже более и отклонялся оттого, что он принимал и признавал за направление своей судьбы. Теперь ему сталоясно, почему он так упорно и ожесточенно цеплялся за жизнь: он должен был статьТворцом запахов. И не каким-то заурядным. Но величайшим парфюмером всех времен.

Уже той же ночью, сначала бодрствуя, потом во сне, он провелинспекцию огромного поля, где лежали руины его воспоминаний. Он перебралмиллионы и миллионы обломков, кубиков, кирпичиков, из которых строятся запахи,и привел их в систематический порядок: хорошее к хорошему, плохое к плохомутонкое к тонкому, грубое к грубому, зловонное к зловонному, благоуханное кблагоуханному. Через неделю этот порядок стал еще стройнее, каталог запахов ещесодержательнее и дифференцированнее, иерархия еще четче, уже скоро он смогприступить к планомерному возведению зданий запахов: дома, стены, ступени,башни, подвалы, комнаты, тайные покои… с каждым днем расширявшаяся, с каждымднем становившаяся красивее и совершеннее внутренняя крепость великолепнейшихкомпозиций ароматов.

То обстоятельство, что в начале этого великолепия стаялоубийство, было ему (если он вообще отдавал себе в этом отчет) глубокобезразлично. Облика девушки с улицы Марэ — ее лица, ее тела — он уже не могприпомнить. Ведь он же сохранил лучшее, что отобрал и присвоил себе: сущностьее аромата.

В то время в Париже насчитывалось более дюжины парфюмеров.Шестеро из них жили на правом берегу, шестеро — на левом, а один как разпосредине, а именно на мосту Менял, соединявшем правый берег с островом Сите.Этот мост с обеих сторон был так плотно застроен четырехэтажными домами, что снего ни в одном месте нельзя было увидеть реку, так что создавалось впечатлениевполне нормальной, основательной, хорошо мощенной и к тому же чрезвычайноэлегантной улицы. В самом деле, мост Менял считался одним из самых модныхкварталов города. Здесь находились знаменитые лавки, где свой товар предлагалиювелиры, резчики по черному дереву, лучшие изготовители париков, чемоданов,сумок и кошельков, тончайшего нижнего белья и чулок, рамок для картин и сапогдля верховой езды, вышивальщики эполет, литейщики золотых пуговиц и банкиры. Издесь же располагались магазин и жилой дом парфюмера и перчаточника ДжузеппеБальдини. Над его витриной был натянут роскошный зеленого цвета навес, рядомвисел герб Бальдини, весь в золоте: золотой флакон, из коего вырастал букетзолотых цветов, а перед дверьми лежал красный ковер, также с гербом Бальдини,вышитым золотом. Когда открывалась наружная дверь, раздавался звонколокольчика, исполнявшего персидскую мелодию, и две серебряные цапли начиналиизвергать фиалковую воду из своих клювов прямо в позолоченную чашу, которая всвою очередь имела форму герба Бальдини.