Читать книгу "Ступени ночи - Милош Латинович"

смерти, но по-прежнему, обездвиженный, желает эту женщину. Исконное искушение. Хотеть и мочь.

Викентий Маркович Гречанский с немалым усилием открыл глаза.

Бредовое видение исчезло.

Crepusculum с мягкой кушетки перевалился в ту часть ночи, когда пажи и слуги, хозяева домов зажигают лучину.

Гречанский поднял голову с импровизированного изголовья из сумок и увидел, как Эвгенио Франциско Фра Торбио проникает в утробу хозяйки корчмы Анджелии Дарчувич, простертой на кабацком столе. Испугана дикой непогодой, долго без посетителя, она допустила искусному магу любовных похождений грубо, внаглую обладать ею в полутьме кабака. Анджелия дышала прерывисто, тяжело, закинув ноги на его сильные плечи. Она глотала любовную сладость крупными кусками, и каждое движение тела Фра Торбио было для нее призванием в памяти всех удовольствий, которые достались ей в жизни.

Страх обездвижил кабак, словно лед – корабли в гавани.

И никто не заметил, какой поединок длится под кирпичными сводами в дальней части слабо освещенного погреба, а даже если бы и заметил – что мог бы поделать тот несчастный, кроме как терпеть удары божественной зависти или наслаждаться редким зрелищем мужской силы, которую вызывает на бой женская податливость.

Ветер с силой ударял кулаками о деревянные ставни.

Одна доска с треском отломилась и упала.

Дымоход киричного цеха полетел в небо, подобно дулу пушки, что точным артиллерийским ударом разнесена на куски.

Лодки тихо тонули на реке.

И присутствовавшие не могли отличить вой ураганного зверя от вопля наслаждения, в котором извивалась Анджелия Дарчувич.

Ночь перевалила за свою первую ступень.

FAX

(миг, когда зажигают лучину)

Наша жизнь была всей жизнью… Наша любовь была запахом любви…

Мы проживали невозможные часы, заполненные нашим бытием… И все это только оттого, что мы знали, каждым атомом своей плоти, что мы не существуем в действительности.

Фернадо Пессоа

– Известность смерти умиротворяет меня, я не имею забот, – сказала Стефания Дивиячки, стоя у двустворчатого окна в своей квартире. Говорила она тихо, прячась за камчатными занавесками, словно слагала молитву или пряла из кудели строк нить стихотворения.

– Что есть у тебя, женщина Божья? Что связывает тебя с жизнью? Любовь, слава, власть, неосуществленные желания, дети?.. Ничего у тебя нет, Стефания, горе мое. Только ночь, полная стеклянной тишины, в которой тлеет душа.

Городская площадь была пуста.

Свечение газовых ламп осветило неправильные серые камни мостовой,

вот и она,

Стефания,

возвратившись в глубину комнаты,

кресалом зажгла лучину.

Сноп почти прозрачной деревянной щепы из соснового пня загорелся, словно шахтерский факел. Стефания спустила связку тонко иссеченной щепы, полной смолы, на широкое медное блюдо, где та продолжила гореть постоянным пламенем, в котором крылся необычайно приятный запах. Сосновый аромат отгонял злых духов и упорную мошкару. Оберегал дом.

Стефания поцеловала деревянный крест, что висел у нее на шее на тонком кожаном шнурке. То был подарок от Рафаила – инока из Хиландара, который по Банату собирал писанию.

Когда Рафаил появился в дверях ее дома, она ввела его в свое жилище, накормила хлебом и сыром, предложила стакан вина и дала богатое пожертвование на афонский монастырь. Монах Рафаил поблагодарил Бога, взял деньги, записал ее имя и подарил ей крест. Никогда больше она не видела этого человека в потертой черной рясе, хотя слышала многочисленные истории о молодом монахе, который внезапно появился во дворе церкви в Граднулице и начал чудесным образом излечивать народ от разных недугов. Стефания не проверяла, тот же ли это человек, чей дар она носила на шее, ибо у нее не было необходимости гнаться за здоровьем или частицами счастья, да и город Бечкерек был в нескольких часах удаленности от комнат ее покоя.

– Смерть всегда здесь, над тобой, – сказала Стефания и легла в просторную кровать, веря, что увидит во сне Христифора Релина.

Он приходился ей братом —

по отцу.

Атанасие Релин, человек, которого Стефания называла отцом, был военным. Капитан конного регимента на службе у kaiserlich und koniglich монархии. В глазах он носил пламя, а в сердце – обильный гнев на распутницу-судьбу – участь наемника и вечного бродяги. Когда случались дни без битвы, без запаха пороха, продолжительной скачки верхом, боли в спине, крови и страдания, без запаха гари, грязи во рту и воды в башмаках, его часы пропадали в затхлых кабаках, где он напивался до беспамятства и тратил награбленные доказательства побед.

– Новый мир создается не без жертв, а единственная жертва для того – это люди, – говорил Атанасие. О женщинах он знал немногое. Их он покорял грубо и обманом, словно каменные башни стражников и укрепленные города. Первая, Коринна Эден, была немка, с мятежным духом и прекрасными голубыми глазами. Она прибыла в городок Гросс Кикинда из Богемиии. После неполных трех лет совместной жизни, которая не был таковой, ибо ее наполняли постоянные ссоры, прелюбодеяния с обеих сторон и кровавые драки, Коринна исчезла из города так же, как и приехала в Великую Кикинду – по грязи, под покровом ночи. Говорили, что она присоединилась к труппе странствующих актеров под предводительством легендарного гистриона Стано Мурари, которая находилась в городе несколько дней и на городской площади представляла пьесу о страсти разлученных любовников. С той поры труппа гистриона больше не возвращалась в Великую Кикинду, и всякий след ее затерялся после выступления в потисском местечке Вранево.

С Коринной у Атанасия родилось двое детей – Франц и Христифор.

С матерью Стефании, Софией, старый искатель приключений познакомился перед церковью святого Николы. Было начало августа – жаркое и гнилое. София пришла в храм, чтобы поставить свечу и помолиться святому Илии. Капитан Атанасие Релин пришел причаститься и обратиться к Богу с мольбой о клочке обманчивого солдатского счастья перед отъездом в северную Добруджу, на Черное море, где когда-то под городом Абритом римский император Траян Деций и его сын Геренний потеряли жизнь в битве с готами. София овдовела, не имея детей. То была еще молодая и красивая женщина, одинокая, как деревянный колодезный журавль в чистом поле. Ту жаркую августовскую ночь и следующую за ней они провели вместе. На третий день после славы Илии Громовника, укладывая в ранец необходимые вещи и готовясь к отъезду, Атанасие обещал Софии, что, когда вернется, через два или три месяца, кто знает – пускай будет и через полгода или еще днем больше, – он отведет ее и детей туда, где синее небо просторно и близко тайнам ангелов. Он уехал в полдень, его провожала заглушавшая все канонада полуденных колоколов. София