Читать книгу "Меморист - М. Дж. Роуз"

Человеческие души должны возвратиться в абсолют, из которого вышли. Они должны развить до совершенства все те способности, семена которых были в них заложены; а если им не удалось выполнить это условие в течение одной жизни, они должны начать другую… и так до тех пор, пока они не достигнут состояния, подобающего их воссоединению с Богом.

Книга Зогар

Вена, Австрия

Четверг, 24 апреля, 17.00

Под огромным куполом естественного происхождения, высеченным природой в толще известняка, Давид Ялом продвигался по самому краю подземного ущелья, даже не смотря в черную бездну. Ничто в его размеренной поступи не указывало на то, что он сознавал о той опасности, какую таил один неверный шаг, хотя когда всего несколько минут назад его проводник кинул в пропасть камень, они так и не услышали звук удара о дно. Наконец, после четырех часов карабкания по каменным стенам и блуждания по угрюмой паутине труб и каналов, переправы вброд через подземные ручьи, неподвижные заводи, утыканные сталагмитами, и кипящие озера Давид увидел то, ради чего пришел сюда. Впереди, вверху и справа, в точности все, как и описал Ганс Вассонг, была простая, но массивная арка, вырубленная в скале, и грубый крест, высеченный в камне.

— Значит, это место, о котором ты мне рассказывал, действительно существует.

Давид рассмеялся, но этот наполненный горечью звук, начисто лишенный веселья, наоборот, говорил о том, что в мире больше не осталось ничего веселого.

— Я же говорил, что мне можно верить. — Общаясь друг с другом, эти двое — израильский журналист и австрийский преступник — пользовались английским языком, на котором оба говорили с разными, но сильными акцентами. — Вся эта зона является частью одного большого телля[1], — продолжал Вассонг.

— Телля? — Давид не смог устоять перед неудержимым любопытством. Он находился здесь не как журналист, однако за долгие годы привычка копаться во всех аспектах любой истории стала его второй натурой.

— Телль, — объяснил Вассонг, обводя вокруг рукой, — это место, где со временем один слой накладывается на другой. Еврейское гетто поверх средневекового города, выросшего, в свою очередь, поверх древнеримского города. Для того чтобы составить план этого подземного мира сточных труб, подвалов и катакомб, необходимо снести все венские улицы.

Каменные стены впереди сияли в лучах света галогеновых фонарей, закрепленных на касках двух мужчин. Со всех остальных сторон подступали тени, переходящие в бесконечный мрак; каждый пройденный шаг бесследно исчезал позади. Последние несколько футов крутого гребня оказались особенно опасными, но, наконец, исследователи добрались до входа. Невысокий Вассонг свободно прошел под низко нависшей аркой, а Давиду пришлось пригнуться, чтобы проследовать за ним в подземное кладбище.

При звуках шагов здоровенная крыса, сверкнув красными глазами, выскочила из маленького черепа, судя по размерам, принадлежавшего ребенку, и метнулась в сторону, скрывшись среди груды выбеленных временем костей.

Услышав этот шум, Давид встрепенулся и выхватил пистолет.

Вассонг взял его за руку, опуская оружие.

— Не надо, это может вызвать обвал. Нас раздавит в лепешку, а я бы предпочел быть похороненным там, где меня смогут навещать мои родственники.

Повсюду вокруг в десятках ниш, вырубленных в стенах, лежали нетронутые человеческие скелеты. Оглядывая подземное кладбище, Давид изо всех сил старался не накладывать на эти останки лица своих родных, но тщетно. Уже несколько лет для него все мертвые превращались в его близких, ставших жертвами нескончаемых попыток врагов его родины стереть с лица земли целый народ. А те, кто был обязан защищать невинных, не справились со своей задачей.

— Только послушайте, какая здесь акустика, — сказал Вассонг, указывая на каменный свод, словно можно было увидеть просачивающуюся вниз музыку. — Просто поразительно, что музыка проникает так глубоко под землю, правда?

Тягучие ноты вспороли затхлый, сырой воздух, но Давид вместо звука настраиваемых скрипок услышал вой сирен, предупреждающих о воздушном налете, и лишь через какое-то мгновение его сознание определило, что на самом деле это только слуховой мираж. Давид готов был пойти на все, лишь бы унять эти воспоминания, постоянно накатывающие приливной волной; вот только если их не будет, что поможет ему продержаться столько времени, сколько понадобится для выполнения задуманного? Человеческая память является тайной. Почему он помнит одни моменты — больше того, они навязчиво его преследуют; однако другие — такие как, например, запах волос его жены, — от него ускользают, как отчаянно он ни пытается их оживить?

— Сейчас мы находимся прямо под самым большим концертным залом Вены, — объяснил Вассонг, снимая очки и вытирая их шейным платком.

Давид упомянул про этот характерный жест в самой первой статье, посвященной Гансу. Надев очки, Вассонг указал на северную стену, покрытую сетью трещин.

— Это место примыкает к древнему колодцу, ведущему к подвалам здания. Музыка распространяется через решетки, когда-то являвшиеся частью старой отопительной системы.

— И ты уверен, что эта область не нанесена на планы города?

Виолончели, рожки, флейты и гобои состязались между собой, но никак не могли сойтись на гармонии. Доминировал то один инструмент, то другой, то третий, но все вместе они образовывали диссонирующую какофонию, точно так же, как и сознание Давида выбрасывало отчетливые разрозненные воспоминания, подобные моментальным фотографиям. Лицо его жены Лислы — жуткая, неузнаваемая кровавая маска. И оно же, за несколько лет до этого, смеющееся над анекдотом, рассказанным Давидом, когда они вместе нежились на пляже. Его сын Исаак, в пять лет, требующий уложить вместе с ним в кровать новенький велосипед, подаренный на день рождения. Затем грубый обрубок на том месте, где была левая нога Исаака. И так далее, и так далее. Давид вел счет каждому воспоминанию, словно это что-то доказывало. Но что? То, что когда-то он был психически нормальным человеком и жизнь его имела смысл? Или то, что у него были веские и осязаемые причины выполнить то, что он замыслил?

Ганс Вассонг продолжал объяснения:

— Начиная со Средних веков эти пещеры использовались для захоронений. Так продолжалось до тех пор, пока они не стали таким рассадником всевозможной заразы, что в начале XVIII века император Иосиф Второй вынужден был их закрыть. А кому придет в голову составлять план гробниц?

— А вот этот предмет совсем не похож на артефакт XVIII века. — Давид указал на смятый алюминиевый котелок, выкрашенный защитной краской, который валялся в углу небольшого грота. Еще только начиная работать в журналистике, он выяснил, что предметы говорят правду, даже когда люди лгут.