Читать книгу "Рецепт наслаждения - Джон Ланчестер"

Перед вами не совсем обычная кулинарная книга. Хотя сразу хочу оговориться: я не испытываю ничего кроме глубочайшего уважения к традиционным сборникам рецептов. Они, как правило, рассортированы по ингредиентам и разбиты на крупные разделы по национально-территориальному признаку. Очарование этого жанра, в частности, заключается в том, что точность здесь вознаграждается сторицей, и это достойно всяческого восхищения. Стоит пропустить одно-единственное слово или оставить без описания один маленький шаг, и ничего не подозревающего кулинара-любителя ожидает унизительное фиаско. Кому из нас не случалось дословно выполнить все предписания рецепта и, оторвав взгляд от книги, обнаружить рядом со сковородой для соте вопиющую горку нашинкованного, но не использованного лука? Один из ранних провалов моего брата в этой области (он тогда предпринял заранее обреченную на неудачу попытку произвести впечатление на злополучный объект своей страсти) случился из-за отсутствия в рецепте неприметного слова «ощипанный». В результате кулинар вынул из духовки запеченного в полном оперении фазана, в ужасающем раскаленном саркофаге из спекшихся перьев.

Классические кулинарные книги заимствуют свои основные черты у двух жанров, которые сами по себе радикально противоположны, — у энциклопедии и исповеди. С одной стороны — всему даны точные характеристики и определения, все разбито по категориям, объяснено и выстроено в алфавитном порядке; с другой — человек полностью разоблачен; все его причуды, сплетни и интимные подробности прошлого на виду. Такая форма была рождена континуумом, включающим в себя «Larousse Gastronomique» в одном своем крайнем проявлении, а в другом… что ж, вероятно, я могу здесь рассчитывать на собственное воображение читателя. В этой связи можно было бы назвать любую из работ, о которых моя соседка в Провансе (англичанка, ныне покойная) говорила: «Обожаю кулинарные книги — знаете, я читаю их, как романы!» Но, как я уже сказал, перед вами — не совсем обычная кулинарная книга. Общим своим настроением эта работа обязана оказавшему на нее первостепенное влияние кулинарно-философско-автобиографическому трактату XIX века «La Physiologie de Goêt»,[2]принадлежащему перу судьи, солдата, скрипача, преподавателя иностранных языков, гурмана и философа Жана-Ансельма Брийа-Саварена. Он и маркиз де Сад были двумя величайшими оппозиционерами своей эпохи. Брийа-Саварен, чудом избежав смерти во время Великой французской революции («этого самого удивительного и неожиданного события за всю историю человечества», согласно Берку[3]) стал мэром Белли и судьей в постреволюционном верховном суде Парижа. Его сестры по три месяца подряд не вставали с постели, набираясь сил в ожидании его очередного ежегодного визита. Из замечаний этого человека наиболее известен, наверное, афоризм «Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты есть», хотя лично я всегда предпочитал фразу, которой он подвел итог всему, что ему доводилось в жизни есть: «Я пришел к заключению, что границы наслаждения до сих пор не изведаны и не установлены». Сорт сыра, изначально названный именем Брийа-Саварена, с начала 1970-х годов производят Fromageries de Pansey[4]в Шампани; современные образчики этого сыра многие эксперты считают удручающе слабыми.

Мне следует также упомянуть и не столь отдаленные источники вдохновения. Все эти годы многие люди умоляли меня доверить бумаге мои размышления относительно кулинарии. Более того, фраза «Почему бы тебе не написать об этом книгу?» — сказанная, надо отметить, самым разным тоном и с разнообразнейшими интонациями, приобрела в конце концов некоторые качества мантры. Так что теперь ее повторение можно спровоцировать детальными рассуждениями, скажем, на тему выбора составляющих для создания настоящего cassoulet;[5]или о викторианских способах запекания ежей в глине. Я никогда не чувствовал особого желания публиковать свою собственную physiologie de goét по той причине, что мне не хотелось отвлекать внимание от моих художественных работ в других областях. Однако в последнее время я изменил свое мнение и теперь склонен полагать, что не причиню никакого вреда, преподнеся публике нечто — пусть и не написанное между делом или «левой рукой» — но все-таки представляющее собой не более чем стружки, выходящие из-под резца мастера.

Эта книга все-таки была написана, и предположение, рассматриваемое столько лет лишь как игра ума, неожиданно выкристаллизовалось в нечто осязаемое главным образом благодаря моей юной соратнице Лауре Трависток. Она — самая очаровательная, самая настойчивая и к тому же последняя в ряду тех, кто чувствовал в себе призвание вдохновлять меня на этот проект. И если я не посвятил эту книгу ей, то только потому, что на данном этапе нашей совместной инициативы, в которой госпожа Трависток и я участвуем рука об руку, подобный жест мог бы показаться (используя ее собственное выражение) «чуточку преждевременным».

Я исказил несколько имен и географических названий. Например Мэри-Тереза и Миттхауг — скорее максимальное приближение к действительности, чем убогое и банальное соответствование. (Такое слово существует? Теперь — да.) Сан-Эсташ — это не Сан-Эсташ. Отель «Сплендид» — вовсе не отель «Сплендид».

Далее, к вопросу о построении этой книги. Изложение организовано в зависимости от времени и места составления текста. Во второй половине лета я решил немного отдохнуть и отправился в путешествие по югу Франции, которая, как станет известно читателю, является моей духовной (и, в течение определенной части года, действительной) родиной. Я решил, что начну делать по пути краткие наброски на кулинарные темы, в зависимости оттого, что мне будут навевать окружающие меня города, пейзажи и события, а также воспоминания, сны, размышления, и все это вместе будет вариться на медленном огне, синергетично обмениваясь ароматами и сутью, как некое идеальное daube.[6]Что, я надеюсь, придаст книге непредсказуемую, свободную и тем не менее не лишенную логики композицию. Одним из следствий моего решения пойти именно этим путем является то, что я пишу это предисловие сейчас, не приступив еще к самому повествованию. Нам всем знаком этот тон «постфактум» — усталый, оправдывающийся, огорченный, извиняющийся, — таким тоном говорят капитаны кораблей, когда пытаются объяснить, представ перед судом, как это им удалось сесть на мель, а также авторы, составляющие вступления к своим романам.