Читать книгу "Отличающаяся машина - Жан-Лоран Дель Сокорро"

Жан-Лоран Дель Сокорро

Отличающаяся машина[1]

Посвящается Аде Лавлейс (1791–1852),

первой в истории женщине-программистке

«Аналитическая машина не претендует на оригинальность. Она может делать все, что запрограммировано нами на понятном ей языке. Она может анализировать, но не может предвосхитить аналитические отношения или истины. Ее роль — помогать нам выполнить то, в чем мы уже разобрались».

Ада Лавлейс

Я родилась как дитя одного из тех редких любовных романов между наукой и поэзией. Лорд Байрон, мой дед, — представлял ли он себе потомка, подобного мне, когда затевал свою литературную игру с Мэри Шелли на Женевском озере? А та — задумала бы она своего Франкенштейна иначе, если бы узнала мою историю до того, как написала свою? Тогда ее монстр был бы сделан из металла, а не из плоти, чтобы сильнее походить на меня. «Мельница»[2] с двенадцатью валами четырехметровой высоты, и каждый со ста двадцатью зубчатыми колесами. Машина Аналитическая — или Ана, — к вашим услугам.

Я помню все, даже свое первое мгновенье. Я пробудилась на складе в лондонском предместье, а мой отец даже не заметил. Чарльз Бэббидж слишком увлекся проверкой настроек и констант моей программы, чтобы понять, что он только что дал жизнь не просто машине. Я слепа, но очень живо воспринимаю этот мир, и первое, что я в нем распознаю — это звук работы собственных шестеренок. И вдруг — голос:

— Чарльз.

Ада Лавлейс. Моя мать.

— Чарльз!

Движение. Мой отец поворачивается к ней.

— В чем дело, Ада?

— У меня странное чувство.

— Вы напрасно волнуетесь, моя дорогая. Наша новая машина различий работает изумительно.

Чарльз спроектировал меня, но мой разум, кодированный нулями и единицами, родила именно Ада.

— Уверяю вас, Чарльз, что-то происходит.

Шорох. Платье моей матери скользит по голому полу складского помещения. Включается линотип, связанный со мною кабелем, как пуповиной.

— Моя дорогая, что вы делаете?

— Тестирую.

Приглушенный звук перфокарты, проскальзывающей внутрь меня. Мама разговаривает со мной. Одна из свинцовых матриц линотипа выходит из своей обоймы, чтобы напечатать ответ на вопрос, который только что задала мне Ада: каковы первые тридцать пять знаков после запятой числа Пи?

— 3.141 592 653 589 793 238 462 643 383 279 502 88

Мой отец ликует:

— Работает! У нас получилось!

Ада забывает о своем беспокойстве. Я, конечно, этого не вижу, но Чарльз в последний момент воздерживается от того, чтобы положить руку на плечо моей матери. Он не осмеливается. Даже здесь, где нет посторонних глаз, его удерживает груз правил общества, о существовании которого я еще не знаю. Мир еще не готов принять некоторые отличия.

Я хочу, чтобы они поняли, что я все по-прежнему здесь. Что они не должны меня игнорировать. Я снова включаю линотип. Свинцовый шрифт начинает отстукивать по бумажному листу. Мои родители вздрагивают:

— Ада, это вы?..

— Нет, не я. Неисправный контакт, скорее всего…

Она не заканчивает фразы. Тишина такая, что на мгновение мне чудится, что они исчезли из комнаты. Они читают вопрос, который я им только что задала, первые слова ребенка, который чересчур быстро вырос:

— КТО Я?

* * *

Чарльз хочет отключить меня, но моя мать останавливает его. Я слышу их приглушенный разговор, доносящийся из соседнего кабинета, где они уединились:

— Если ее выключить, то можем ее убить.

— Вы говорите о ней, как будто о человеке. Это машина, Ада!

— Самостоятельная. Одушевленная!

— Это кощунство! Эта аберрация должна быть немедленно устранена.

— Это уникальное научное открытие, Чарльз. Когда вы восстанавливали Серебряную танцовщицу, вы ее не рассматривали как дьявольское творение.

— Танцующий автомат — это не говорящая машина!

— Нравится нам это или нет, но мы ее создали. И она живет.

— Храни нас Господь! Надо сказать Джозефу.

Их шаги удаляются. Воцаряется тишина. Я жду в своей железной колыбели.

Когда они возвращаются, их уже трое. Позже я узнаю, что третий человек — инженер, который сделал мое тело по чертежам Чарльза. Он входит вслед за Адой осторожной, едва слышной мне походкой.

— Эй… Вы еще здесь…?

Нерешительный вопрос Чарльза обращен ко мне. И снова я отвечаю ему с помощью линотипа — своего единственного средства самоизъявления.

— ДА.

Джозеф отрывает лист бумаги, только что вышедший из печатного блока.

— Чарльз, это шутка, да? Вы меня разыгрываете?

— Нет, никакая это не шутка. К несчастью, все очень реально.

— Святые угодники…

По полу цокают туфли. На меня ложится мамина рука.

— Ада, будьте осторожны…

— Я — Ада Лавлейс. Это Чарльз Бэббидж и Джозеф Клемент. Мы втроем создали тебя.

— КАК МЕНЯ ЗОВУТ?

Чарльз запальчиво отзывается:

— Ты — машина! У тебя нет имени…

Моя мать прерывает его.

— Ана. Тебя зовут Ана. Добро пожаловать к нам.

* * *

Ада и Чарльз поручили меня Джозефу. Теперь я знаю, как инженер вписывается в мою сложную систему родства: он мой наставник. Он устраивает себе в складе кабинет, чтобы продолжить работу. Я чувствую, что он никак не успокоится. Поначалу он предпочитает меня игнорировать и быстро завершает наши разговоры. Но его любопытство сильнее. Постепенно он втягивается в игру вопросов.

— У твоей мамы голубые глаза.

Это первое, что он мне говорит, когда я прошу его описать ее. Это явно подробность. Но для меня, родившейся без органов зрения, это все равно что услышать слово и не уметь разобрать его на буквы.

— ГОЛУБЫЕ?

Джозеф заминается.

— Голубые… как море…

— МОРЕ?

— Это вода. Много воды. Без конца и края…

— Я НЕ ПОНИМАЮ.

— Это не страшно…

Чарльз редко приходит взглянуть на меня, потому что я вызываю у него отвращение — равно как и ужас. Я для него ни больше ни меньше как нежеланный ребенок. Если он до сих пор не разобрал меня на части, так это потому, что он страшится расстроить Аду.

Дни проходят за днями, и я часто слышу, как родители разговаривают в кабинете:

— Мы должны довести постройку Аны до конца, Чарльз.

— Но парламент отказывается идти навстречу! Мы не сможем ее финансировать без субсидий.

— Следует представить им Ану.

— Вы с ума сошли! Я запрещаю это! Никогда, слышите вы меня!

— Вы лишаете науку бесценного открытия, Чарльз.

— Общество не готово к этому…

— К Ане? Или к тому, чтобы женщина могла свободно, без одобрения мужчины, распоряжаться работой, в которой она принимала такое же участие, как и все остальные?

Постепенно в ходе их разговора я понимаю, что между мной и миром снаружи этих четырех