Читать книгу "Три - Сара Лотц"

Грустно в этом признаться, но, отбросив сочувствие к Ребе, я очень скоро стала переживать о том, какие последствия бойня в округе Саннах будет иметь лично для меня. Я понимала, что массовое самоубийство памэлистов повлечет за собой новую волну требований от меня каких-то комментариев и шквал писем от разного рода наемных писак, где они будут умолять меня связать их с Кендрой Ворхис. И конца этому не будет. Думаю, что последней каплей, которая добила меня, был момент, когда Рейнард, изображая на своем красивом лице голливудского артиста оптимальное благочестие, выступил с обращением к нации: «Самоубийство — грех, но мы должны молиться за этих погибших. Давайте будем рассматривать это как знак, что мы должны работать вместе, скорбеть вместе и вместе бороться за нравственность Америки».

В этой стране меня уже больше ничего не удерживало. Рейнард, Лунд, поборники идеи конца света и все поддерживающие их ублюдки могли забирать ее себе. Сэм, ты во всем винишь меня? Наши отношения были подорваны, наши общие друзья были ужасно злы на меня (в первую очередь за издание «ОАДТЗ», а потом и за то, что погрузилась в жалость к себе, когда меня начали за нее критиковать), и моя карьера лопнула. Я подумала о летнем времени, которое проводила с отцом в Лондоне. И решила, что Англия — место хорошее, ничем не хуже других.

Но, Сэм, ты должна мне поверить: я убедила себя, что вожделенные мечты Рейнарда насчет нации, которой правит библейский закон, — это только мечты, не больше. Конечно, я понимала, что кампания Рейнарда и доктора Лунда под лозунгом «Сделаем Америку нравственной страной» объединит разрозненные группировки фундаменталистов, но, клянусь, я просто недооценила, насколько быстро может распространиться это движение (думаю, это можно частично списать на счет землетрясения в провинции Ганьсу — еще одного ЗНАКА гнева Господнего). Если бы я знала, что нагнетание Рейнардом страхов и паники заразит розовые и красные штаты, если бы догадывалась, как плохо все это обернется, я бы никогда не уехала оттуда без тебя.

Хватит оправдываться.

Итак…

Я поменяла свой гостиничный номер в Нижнем Ист-Сайде на квартиру в Ноттинг-Хилл. Народ здесь напоминает мне Бруклин-Хайтс: смесь из бойких профессионалов с лоснящимися волосами, богатых неформалов и время от времени появляющихся бомжей, роющихся в мусорных баках. Но я до сих пор по-настоящему не задумывалась, что буду делать в Лондоне. Речь, разумеется, не идет о том, чтобы писать продолжение «ОАДТЗ». Я и сейчас с трудом верю, что я та самая женщина, которую удалось расшевелить на то, чтобы написать «Нерассказанные истории о “черном четверге”». Все эти интервью с родственниками жертв катастроф (женой командира Сето и Келвином из «277 — все вместе», например); анкеты беженцев из Малави, которые по-прежнему продолжают искать в Каелитши пропавших родственников; разоблачение новой волны фальшивых «Кеннетов», всплывших после разоблачения Мандла Инката…

Первые несколько недель я пьянствовала, перебиваясь на диете из «Столичной» и тайской еды навынос. Я ни с кем не разговаривала, кроме кассира в винном отделе и парня из тайского ресторанчика, и изо всех сил пыталась стать настоящим хикикомори, как Риу. А когда все-таки рисковала выходить на улицу, то старалась скрыть свой акцент. Британцы до сих пор очень скептически относились к тому, что Рейнард смог выиграть выборы после скандала с Кеннетом Одуа, — сейчас мне меньше всего хотелось быть втянутой в политические дискуссии насчет «попирания демократии». Мне кажется, британцы думали, что мы извлекли уроки после того, как у власти был Блейк. Полагаю, мы все так считали.

Я старалась избегать новостей, но случайно натолкнулась на выскочивший в компьютере ролик из Интернета с демонстрациями протеста против Библейского закона в Остине. Господи, это не на шутку напугало меня! Многочисленные аресты, слезоточивый газ, разгул полиции… Отследив тебя по Твиттеру (хочу сказать, что я вовсе не горжусь этим своим поступком), я узнала, что ты уехала в Техас вместе с «Сестрами против консерватизма», чтобы воссоединиться там с контингентом Союза рационалистов, и после этого я два дня не спала. В конце концов я позвонила Кайле — мне необходимо было знать, что с тобой все в порядке. Она говорила тебе об этом? Как бы там ни было, я избавлю тебя от прочих деталей насчет моей лондонской изоляции, которую я сама себе организовала, и перейду к тому, что ты назвала бы пикантными подробностями.

Через несколько недель после волнений в Остине я ехала в универсам «Сейнсберис», когда на глаза мне попался заголовок на афише от «Дейли мейл»: «Планируется превратить дом убийцы в мемориал». Согласно этой статье, какой-то местный чиновник настаивал на том, чтобы превратить дом Стивена и Шелли Крэддок — место, где Пол исколол Джесси ножом до смерти, — в еще один мемориал «черного четверга». Когда я летала в Англию, чтобы встретиться со своими британскими издателями и взять интервью у Мэрилин Адамс, я специально не поехала туда. Не хотела, чтобы эта картина сохранилась у меня в голове. Но после того, как прочитала это, я как-то сама собой оказалась на промозглой платформе в ожидании опаздывающего поезда, который направлялся в Чизлхерст. Я сказала себе, что это мой последний шанс увидеть это место, пока оно еще не попало под охрану Национального треста. Но не только из-за этого. Помнишь, как Мэл Моран рассказывала, что не могла удержаться, чтобы не подняться наверх, в спальню Пола, хотя точно понимала — это плохая идея? Я чувствовала то же самое — как будто я просто обязана поехать туда. (Понимаю, что звучит это приторно-сентиментально, совсем в духе Паоло Коэльо, — но это чистая правда.)

Дом затерялся на улице, где полно чистеньких мини-особняков. Его окна заколочены досками, стены перемазаны красной, как кровь, краской и граффити («Берегись, здесь живет ДЬЯВОЛ»), Дорожка к дому заросла бурьяном, а рядом с гаражом угрюмо покосилась табличка «Продается». Но тревожнее всего выглядел небольшой могильник из заплесневелых мягких игрушек, сваленных кучей возле входной двери. Я заметила несколько «Моих маленьких пони», разбросанных на ступеньках крыльца, — некоторые из них даже не распакованные.

Я уже подумывала перелезть через запертую садовую калитку, чтобы заглянуть на задний двор, когда услышала у себя за спиной громкое «Эй!».

Обернувшись, я увидела полную женщину с непослушными седыми волосами, которая широкими шагами двигалась ко мне по дорожке, волоча за собой на поводке престарелую собачонку.

— Сюда нельзя, юная леди! Это частная собственность!

Я сразу же узнала ее по фотографиям с похорон Джесс. Она нисколько не изменилась с тех пор.

— Миссис Эллингтон-Берн?

Она в нерешительности приостановилась, но затем расправила плечи. Несмотря на армейскую осанку, было в ней нечто меланхолическое. Как в генерале, которого раньше времени списали в резерв.

— А вам какое дело? Вы еще одна журналистка? Что вы никак не уйметесь?!

— Я не журналистка. Уже не журналистка, во всяком случае.

— Но вы американка.

— Американка.

Я подошла к ней поближе, и маленькая собачка улеглась на землю возле моих ног. Я почесала ей за ухом, и она посмотрела на меня снизу вверх мутными от старческой катаракты глазами. Она напомнила мне Снуки (своим внешним видом и запахом), а это, в свою очередь, навело на мысли о Кендре Ворхис (последнее, что я слышала о ней — сразу после бойни в округе Саннах, — было то, что она сменила имя и собирается переехать в Колорадо, чтобы присоединиться к коммуне радикальных вегетарианцев).