Читать книгу "Сыновья - Перл С. Бак"

чашку с едой, а иной раз, чтобы держать их в страхе, она сама хвасталась, какая она искусная отравительница. Лотос же полагалась на Кукушку во всем с тех пор, как начала слепнуть, и теперь почти перестала двигаться оттого, что непомерно растолстела. И только в полдень переходила с кровати на резное кресло черного дерева и, посидев в нем недолгое время, снова укладывалась в кровать. Даже и этого она не смогла бы сделать без помощи четырех рабынь, а то и более, потому что красивые ножки, которые были в былое время гордостью и радостью Ван Луна, теперь не держали чудовищно грузное тело, прежде гибкое, как тростинка, и страстно любимое Ван Луном.

Как-то днем Лотос заслышала беготню во дворах, рядом с ней, и когда, спросив Кукушку, она узнала, что Ван Тигр со своими женами и детьми приедет провести праздник вместе с братьями и поклониться могиле отца, то раскапризничалась и сказала:

– Не желаю, чтобы здесь были дети! Я всегда терпеть не могла детей!

Это была правда, она была бездетна и всегда питала к детям какую-то странную ненависть, особенно, когда прошло ее время рожать. Тогда Ван Помещик, который пришел вместе с братом, сказал, чтобы успокоить ее:

– Нет, нет, мы откроем другие ворота, и ему незачем будет ходить мимо тебя!

И Лотос закричала по-старому сварливо:

– Я не помню, какой это сын у моего старика! Не тот ли, что заглядывался на бледную мою рабыню, а потом убежал из дому, когда мой старый дурак взял ее себе?

Братья переглянулись растерянно, так как ничего об этом не слыхали, и удивились ее словам, и Ван Помещик сказал поспешно, так как Лотос к старости стала бесстыдна и распущена на язык и так говорила о своей прежней жизни, что братья не позволяли детям подходить к ней близко. Она уже не отличала пристойного от непристойного, и вся ее былая распутная жизнь иной раз пузырями выступала на губах, и потому он сказал:

– Мы ничего об этом не знаем. Брат наш стал теперь славным полководцем, и он не потерпит таких речей, которые порочат его честь.

Но Лотос, услыша это, рассмеялась и, сплюнув на черепичный пол, закричала:

– Ох, вы, мужчины, все вы носитесь со своей честью, да нам-то, женщинам, известно, какая она у вас ненадежная!

И она прислушалась, смеется ли Кукушка, и окликнула ее: «А, Кукушка?», и Кукушка, которая всегда была неподалеку от госпожи, начала вторить ей дребезжащим и визгливым смехом, довольная тем, что эти немолодые уже люди, почтенные и уважаемые в своем кругу, приведены в такое смущение. Братья же поторопились уйти, чтобы отдать слугам распоряжения обо всем, что следовало сделать.

Когда все было готово, приехал Ван Тигр со своими домашними и занял на эти дни тот двор, где жил его отец. Теперь этот двор казался ему пустым, и он не чувствовал в нем ничьего присутствия, кроме своего и сыновнего; теперь он мог забыть, что прежде здесь кто-то жил, кроме него и его сына.

Потом наступил праздник для всего дома, праздник весны, и все отложили на это время всякие раздоры; даже невестки, жены старших братьев, встречаясь на семейных сборищах, держались друг с другом достойно и учтиво. Все делалось по заведенному обычаю, как и должно было делаться, и сыновьям в это время следовало выполнить некоторые обряды в память отца.

Случилось так, что рождение Ван Луна приходилось за два дня до праздника. Где бы он ни был, в этот день ему должно было исполниться девяносто лет, и сыновья его решили выполнить сыновний долг до конца, раз уже собрались все вместе, и Ван Тигр охотно на это согласился, так как теперь, когда у него родился сын, гнев его на отца прошел сам собой, и он был готов, и даже рад, занять свое место в ряду поколений, в ряду отцов и сыновей.

И потому в день рождения Ван Луна сыновья его пригласили много гостей и приготовили большой пир, такой пир, какой они устроили бы, если б отец был все еще с ними, и было много веселья и поздравлений, и на стол подавали все блюда, какие следует подавать в день рождения. А табличку Ван Луна тоже принесли туда и, кланяясь ей, воздавали почет Ван Луну в день его рождения.

В тот же день Ван Помещик нанял священников; он не пожалел денег, и каждый из сыновей внес свою долю, и священники пели свои молитвы, вымаливая духу Ван Луна покой и радость в тех счастливых дворах, где он теперь находился, и убрали зал священными изображениями и знаками, и целые полдня во дворах раздавались, то повышаясь, то понижаясь, их протяжное пение и глухой, дробный стук деревянных палочек по деревянным барабанам.

Все это делалось сыновьями Ван Луна в его память. А сверх того, все они со своими женами и детьми отправились на могилы предков, и сыновья Ван Луна позаботились о том, чтобы каждую могилу привели в порядок, выравняли и насыпали над ней высокий холм свежей земли. На вершину каждого могильного холма положили комок земли и этим комком притиснули сверху белую бумагу, искусно нарезанную тонкими полосами и развевавшуюся на мягком весеннем ветру. И сыновья Ван Луна, став перед могилой, поклонились в землю, зажгли курения и заставили своих сыновей поклониться, и больше всех гордился Ван Тигр, когда взял своего светлолицего сына и наклонил головку ребенка; теперь он был связан с предками и с братьями через этого ребенка, через своего сына.

Возвращаясь домой, они видели, что везде, где были могилы отцов и дедов, сыновья делали то же, что сделали они для Ван Луна, потому что это был день поминок. Тогда Ван Помещик, растрогавшись больше обыкновенного, сказал:

– Давайте приходить сюда чаще, чем в прошлые годы: ведь еще десять лет, и отцу нашему исполнится сто лет, а тогда он родится снова в другом воплощении, и мы не сможем больше праздновать день его рождения, потому что об этом новом рождении мы ничего не будем знать.

И Ван Тигр, гордый своим отцовством, сказал:

– Да, мы должны делать для него то же, что сыновья наши будут делать для нас, когда мы уйдем туда же, куда ушел он.

Они шли домой в торжественном молчании, и каждый из них сильнее чувствовал родственную связь со всеми другими, чем это бывало обычно.

После того как все обряды были выполнены, началось праздничное веселье; к вечеру этого дня воздух стал неожиданно теплым