Читать книгу "Горькие травы - Кира Козинаки"

Ещё я решилась…

— Ну где ты ходишь, давай фоткаться! — нетерпеливо врывается в мои мысли требовательный голос Риты, и она хватает меня за руку и тащит в шатёр. — Тебе же самой эти фотки потом и понадобятся, вечно ты витаешь где-то в облаках!

— Девчонки, встаньте поближе, — командует Матвей, прицеливаясь камерой. — Сонь, втяни живот, в кадр не влезаешь.

— Я бы ему, гаду, сказала, что именно надо было втягивать и вытягивать вовремя, — сквозь зубы бурчит Сонька. — И да настигнет его токсикоз… Слушай, я тут подумала, а что, если мне проколоть нос? Ну, я давно хотела, а в этом году столько поводов, надо расширять доску почёта…

— Я тебя всегда поддержу, — улыбаюсь я.

— Может, тогда ты и проколешь? Я звонила в салон, они сказали, что пузатых баб не обсуживают, хотя интернет говорит, что это вполне безопасно.

— Я могу проколоть! — вызывается Рита, всё это время активно позирующая Матвею, но не забывающая греть уши.

— С детьми не связываюсь! Вы вообще кровопийцы… Кофе мне кто-нибудь в этом шалаше сегодня сварит?

Сонька с Матвеем за последние полгода решились на ребёнка, и Сонька взяла со всех в своём ближнем круге письменное обещание любить её, даже если она превратится в мегеру и будет изводить своими капризами, а мы обещали и любили. Даня и Регина решились развязать войну с соседями и окончательно избавиться от уродливых лебедей из покрышек и прибитых к деревьям мягких игрушек в нашем дворе, заменив их аккуратными клумбами и альпийскими горками. Варя решилась переехать в Ниццу и иногда присылала мне открытки. Ритка решилась превратить свои милые кожаные чокеры в мировой бренд. А я решилась самозабвенно спать с ненастоящим хозяином «Пенки», и он совсем не возражал.

Впрочем, спали мы где придётся, потому что так и не смогли за полгода определиться, в какой квартире нам жить. У Петра — кот, который всё ещё размышлял, дружит он с Кешью или жаждет выцарапать ему глаза. У меня — цветы, которые требовали заботы и откровенно чахли в моё отсутствие. Поэтому мы метались между домами, засыпали там, где нас настигала ночь, и привыкли иметь самые важные вещи в двух экземплярах. Иногда, правда, это так надоедало, что мы всерьёз рассматривали вариант какого-то третьего жилья, достаточно большого, чтобы поместиться туда всей семьёй — с цветами, котами, собаками и Петькиными костюмами. Но где это жильё должно располагаться — так и не могли решить, потому что среди банальных «центр», «спальный район», «загородный посёлок» вдруг проскакивал какой-нибудь мечтательный «домик у моря» и всё ломал.

Однако полгода метаний никак не мешали нам ежедневно засыпать в одной постели, хотя попытка переночевать поодиночке как-то всё-таки была предпринята. Я тогда доделывала важный проект, забравшись с ноутбуком под одеялко, Пётр задерживался на работе и позвонил сильно за полночь со словами, что только добрался до Платона, покормил его, и на этом силы иссякли. Я уверила, что ничего страшного, я всё равно буду занята ещё несколько часов, так что он может спокойно отсыпаться дома. Мы поболтали пару минут, попрощались, и через полчаса он уже звонил в мою дверь. Сказал, что не смог без меня заснуть, поцеловал, лёг на кровать, закинул на меня ногу и мгновенно вырубился. Потому что наша зависимость от прикосновений уже перешла в неизлечимую стадию.

У нас случались и недопонимания, конечно. Мы даже ссорились, как все нормальные пары. Но потом просто подходили друг к другу, сцепляли мизинцы и произносили кодовое слово «Расскажи». И рассказывали: кто что имел в виду, кто что подумал, что кому показалось, кто как понял. И выяснялось, что всё это глупое, неважное и суетное, если говорить. А искусством разговаривать друг с другом за полгода мы овладели в совершенстве.

Возможно, потому, что ещё я решилась на терапию. Решилась вытащить всё то, что случилось со мной в детстве, заново это пережить, конструктивно проработать и отпустить. И это было мучительно, невыносимо тяжело. Настолько, что каждый раз я возвращалась полумёртвой и могла только лежать и молчать, но Пётр тянул меня на прогулку с собакой, прижимал к себе, и мы так и стояли, пока Кешью наматывал круги, обвивая наши ноги поводком и напоминая, что мы навеки в коконе. А ночью Пётр держал меня так крепко как никогда, жертвуя собственным сном, но выполняя когда-то данное мне обещание.

И постепенно мне начало казаться, что если раньше я была монстерой дикорастущей, застрявшей где-то там, на границе сельвы и саванны, то сейчас стала одомашненной, спокойной, холёной, окружённой заботой и любовью, вот-вот готовой зацвести.

Пётр приезжает на фестиваль к окончанию бурной торговли, впереди лишь концерт на главной сцене, и мы уже позволяем себе расслабиться и полениться, наблюдая, как рабочие разбирают шатёр и грузят всё по машинам. О его приходе я узнаю по мокрому носу, ткнувшемуся мне под коленку, а потом на меня прыгают, радостно повизгивают, энергично машут хвостом, двадцать раз обнюхивают и предпринимают очередную неудачную попытку повалить, сесть сверху, тяфкнуть «Моя!», а потом зализать до смерти. Пётр ведёт себя куда приличнее, лишь обнимает сзади, целует в щёку и замирает так ненадолго, пока Кешью разрывается между желанием обниматься третьим и пойти понюхать ещё вон тех людишек.

— Как дела на работе? — спрашиваю я, накрывая его руки на моём животе своими.

— Ммм, нормально, поработал на десять дней вперёд.

— Ого, у тебя какие-то планы?

— Может, и планы… Пройдёмся до леса? Собакен ещё толком не набегался сегодня.

Мы пересекаем по-прежнему оживлённую лужайку, соскакиваем с асфальтированной дорожки на лесную тропинку и немного отходим от толпы, прежде чем спустить Кешью с поводка и синхронно хмыкнуть, глядя, как тот оголтело уносится в лесную глубь, лишь пятки сверкают.

Какое-то время мы мирно прогуливаемся по тропинке, рассказываем, как прошёл день, обмениваемся новостями и прикосновениями, а потом я срываю с куста жёлтой акации нераспустившийся бутон, кручу его в пальцах и спрашиваю:

— Вы в детстве называли эти штуки бананами?

— Угу.

— И ели их? — С этими словами я закидываю бутон в рот, задумчиво жую и пожимаю плечами. — Ничего общего с бананами.

— Ась, — мягко произносит Пётр, долго и пытливо меня рассматривая. — Ты это… придумала?

— Неа, — мотаю головой и улыбаюсь. — Вспомнила.

Он находит мои губы мгновенно, и я обвиваю руками его шею, встаю на носочки, тянусь, прижимаюсь, делюсь этой маленькой радостью и каждой клеткой своего тела чувствую ответную.

— У тебя во рту трава, — тихо смеётся Пётр.

— Это бананы! — возражаю я.

— Фу, какая гадость! — кричит проносящаяся мимо Рита с веткой в руках, а за ней, закинув язык на плечо, мчится Кешью. — Снимите уже себе номер!

— Кстати, Ась, об этом… — Пётр неохотно ослабляет объятия. — У тебя какие планы на следующие десять дней? Нет, подожди, по-другому. Ты можешь отложить все свои планы на следующие десять дней?