Читать книгу "Дикие цветы - Хэрриет Эванс"

Он был одержим Алтеей, но Джулия стала его второй половиной. Тогда он и увидел в ней Джулию, и когда они дошли до пляжного домика в лучах заходящего солнца, девушка, шедшая подле него, повернулась, держа его за руку, и с глазами, полными слез, сказала, как она любит его и как много его присутствие значит для нее, и как Джулия любила его… И он поцеловал Мадс, а она притянула его к себе, и он обнял ее и снова поцеловал…

Она стояла и смотрела на него внимательно, пристально, и она была одновременно Джулией и Мадлен, но по большей части – для него – Джулией.

Ее волосы, ее исступленное выражение лица – все это поразило его, пронзило, словно удар током, и впервые за долгие годы он снова почувствовал себя мужчиной.

Но после, когда все закончилось и он обнял ее одной рукой, а другой провел по ее волосам, пытаясь прошептать что-то на ухо, иллюзия разрушилась. Он всегда знал, что делать после каждого подобного свидания: он успокаивал, мягко шептал умиротворяющие слова, флиртовал. Но в этот раз все вышло по-иному. Это была Мадс. Жена его сына. Он трахнул дочь Йена, которую знал еще девочкой. И она вышла замуж за его сына.

Все его старые реплики, которые он привык произносить в такие моменты, вылетели у него из головы. Он сидел, дрожа и покрываясь холодным потом.

Позднее, когда она села, а он смотрел на бледную серебристую копну волос, ниспадающую на ее залитую лунным светом спину, он почувствовал, как на него нахлынули отвращение и вина. Как в первый раз. В самый первый, много лет назад. И она сказала: «Это все, чего я хотела». Не вкладывая в это чувств – просто констатируя факт. Сказала – и собрала волосы в хвост.

Он поспешно ответил:

– Дорогая, мы не должны были этого делать. Нельзя… нам нельзя это повторять.

Словно не слыша его слов, она встала, подняла с пола белье, нырнула в оковы лифчика и непринужденно поморщилась, двигая лопаткой.

– Ты меня слегка придавил. Я и забыла, какой неудобный тут диван.

– Ты слышишь, что я говорю? – Тони почувствовал подступающую тошноту. На улице стемнело. Дверь открыта, все остальные в доме…

Она покачала головой и натянула платье, и, когда из-под него вновь показалась ее голова, она сильно побледнела, сжала губы, а пряди волос, которые он наматывал на пальцы, были все еще взъерошены…

«Что я наделал? – Тони было нечего сказать. Он смотрел на нее и думал: – Но ты ведь такая же, как я, правда? Ты меня понимаешь. Ты тоже сломана».

– Мадс, когда я увидел тебя на пляже… – Он вытер лоб трясущейся рукой. – Я… я думал, что ты – это она. Джулия. Мне не следовало… – Он сжал ее руки. – О боже! Что я наделал?

– Я хотела этого. Не волнуйся. И мы больше никогда не будем об этом говорить, – просто ответила она.

Никогда не будем об этом говорить.

Однажды, когда Айрис уже начала ходить, он встретился с ней взглядом. Мадлен стояла в углу и грызла ногти, и за ту долю секунды, что они глядели друг другу в глаза, он понял, что все, чего он так боялся – или чего так хотел, он уже не был уверен, – правда. Но она отвела взгляд и начала вытирать со стола. После рождения девочек она стала одержима чистотой.

С рождением малышей она переменилась: стала еще бледнее и тоньше, чем раньше, словно они высосали из нее часть жизни. Она неустанно за них переживала, и он знал, что все это началось той ночью. Та ночь свела ее с ума.

…Бен нашел ее в пляжном домике словно уснувшей, свернувшейся калачиком, как ребенок. Всех интересовало одно и то же: где она взяла фенобарбитал и противорвотное, и почему она это сделала. Что ж, с ее родом деятельности раздобыть медикаменты было несложно, а причина… причина тоже казалась очевидной. На самом деле только он один не удивился произошедшему. Он понимал Мадлен лучше всех остальных. Лучше, чем старинный друг, лучше, чем муж. Она жила потерянной.

Глаза Тони словно налились свинцом; он натянул на себя плед, и боль пронзила его бок. Он слышал через открытую дверь, как Алтея напевает что-то на кухне. Она почти никогда не бывала на кухне, разве только когда готовила суп из пакетика или растворимый кофе. А еще она никогда не напевала. Теперь в доме царила тишина, в отличие от тех дней, когда он был полон жизни, детей, славы, гостей, друзей.

– Тони? Тони!

Видимо, он дремал, когда она приехала. Открыв глаза, он внезапно увидел перед собой свою дочь. Он не мог вспомнить, была ли она уже здесь, когда он уснул – нет, кажется, нет.

– П-привет, дорогая, – осторожно сказал он. – Приятно тебя видеть.

Корд кивнула.

– Привет.

Она опустила руки в карманы длинного темно-синего пальто, а нос порозовел от весенней прохлады – зимой она всегда ходила с розовым носом, внезапно вспомнил он; в его воспоминаниях теперь остались только летние дни. Локоны темных волос обрамляли ее лицо, формой напоминавшее сердечко. От любви и гордости за нее в груди Тони что-то болезненно щелкнуло. Он почувствовал тошноту, давно отвыкнув находиться в компании. А еще внезапное бешеное желание, чтобы она уехала: для него это было уже слишком.

Алтея стояла позади него.

– Дорогая, хочешь чашечку кофе?

– Нет, мама, спасибо.

– Тогда, может быть, чего-нибудь покрепче? Кажется, у нас оставался джин… – Алтея посмотрела на часы.

– Нет, ничего не надо, спасибо. – Корд оперлась о край стала и прочистила горло. – Я ненадолго. Вечером у меня концерт. «Мессия».

– Я знаю, Искупитель мой жив, – сказал Тони с усилием, и вступительные аккорды арии зазвучали у него в голове.

– Твоя любимая часть! – радостно сказала Алтея.

Корд и Тони одновременно кивнули, и он знал, о чем подумала дочь: каждое Рождество в большой, просторной гостиной наверху они ставили старую, почти затертую пластинку Хорового общества Хаддерсфилда. Теперь они почти не заходили в ту комнату.

– Ибо вострубит… – добавил Тони, подняв руки в попытке изобразить игру на трубе. – Помнишь, Корди?

Но его дочь уже не смотрела на него.

– Я ненадолго, у меня репетиция в Южном Кен… – сказала она.

– О. – Алтея мельком взглянула в зеркало. – Я понимаю. Хочешь что-нибудь…

– Мама, можешь оставить нас наедине, пожалуйста? Мы поболтаем чуть позже. Мне надо кое о чем спросить папу, и времени у меня не так много. – Она снова откашлялась: ее голос был сорван.

Она встала и положила руку на предплечье Алтее.

– Пожалуйста, мама.

Когда они остались одни, Корд, не глядя на него, сказала:

– Мы можем пойти прогуляться? Сегодня хорошая погода. Можно пойти в парк.

Прогулки стали пыткой для него, но он не хотел отказывать дочери. Тони прошаркал к вешалке с верхней одеждой, спустился по ступенькам, миновал длинный сад и вышел на улицу, ведущую к парку Марбл-Хилл. Она молча шла позади него.