Читать книгу "Автопортрет неизвестного - Денис Драгунский"

И вот ей стало двадцать шесть. Она ушла от меня – я не знаю, куда, к кому и почему… Просто один раз я позвонил ей в Тверь и сказал: «Я в субботу приеду», а она сказала: «Не надо». И честно объяснила: «Я выхожу замуж».

Вот я и придумал, сочинил какого-то сильного, удачливого, успешного, красивого, богатого – хотя в те годы слово «богатый» было не так важно, как сейчас…

Потому что я не мог вместить в голову, что она ушла от меня просто так. Просто разлюбила. Просто полюбила другого мужчину, такого же, как я, но чуточку для нее лучше. Мне непременно нужно было, чтоб она меня на кого-то променяла. Но не на такого, который кофе и Мандельштам, а богатого. Чтоб «ушла на деньги», как говорилось в нашей – в нашей с тобой! – молодости. Зачем мне это было нужно? Наверное, моя старинная, детская и особенно подростковая привычка к унижению. Привычка получать боль и радость от унижения, от того, что я беден, дешево и поношенно одет, ребята из больших домов, дети больших людей, не хотят со мной дружить. Это горько, но это и сладко. Потому что это привычное ощущение себя. Идентичность, извини за выражение. Doleo, ergo sum. Мне больно, я страдаю – следовательно, я существую.

Я придумал, что она ушла к тебе. Мне нужно было, чтоб ты был не просто лучше, богаче, значительнее меня, но и старше тоже. Самое простое, самое детско-подростковое понятие о значительности – «он старше!». Старше меня на пятнадцать, а ее на восемнадцать, кажется, лет. Trophy wife, «трофейная жена»? Пусть так.

Ну а теперь ты стар, дряхл и ни на что не годен. Мне шестьдесят шесть. Тебе восемьдесят один. Посмотри на себя.

– Я ничего не вижу, – сказал Бубнов. Зеркала в комнате не было, и он посмотрел на свои руки, живот, ноги. – Я, кажется, нормально выгляжу…

– Со стороны видней. Твоя собака умерла, ты видишь? Давно умерла. Как это про собак – сдохла, пала! Дерни за поводок. Ну, давай, смелее! Она даже не воняет, она давно превратилась в засохший кожаный мешок с костями, с него лезет шерсть, мне придется брать пылесос и чистить ковер…

– Или звать домработницу?

– Или звать домработницу, – усмехнулся Риттер. – Почему ты перебиваешь? Тебе на самом деле на все наплевать, или это в тебе старческое? Склероз? Ты отвлекаешься на мелочи, ты маразматик. Ты опять забыл, сколько тебе лет?

– А она? А ей сколько лет?

– Мы с ней разберемся.

– Нет, скажи, сколько ей на самом деле лет! – крикнул Бубнов.

– А зачем тебе? Жалкий человек, несчастный человек. Неужели тебе больше не о чем спросить? Тебе же осталось совсем чуть-чуть! Лучше спроси, зачем ты жил, какой смысл твоей жизни? Кто был твоим отцом? Куда делась твоя мама? Что лежало в той коробочке, куда тебе не велели заглядывать, а потом коробочка пропала? А ты спрашиваешь, сколько лет твоей жене… Зачем тебе?

– Потому что я ее люблю!

– Врешь! Врешь! – сказал Риттер. – Вот ты и проговорился! Тебе важно, чтоб она была молоденькая! Ты не ее любишь, а такой вот сексуальный трофей!

– Ты ничего не понимаешь в любви!

– Да получше тебя. Сколько ей лет? Ну, посчитай! Двадцать шесть плюс тридцать семь итого шестьдесят три… а тебе восемьдесят один! Не плачь.

– Поехали туда, к ней, – сказал Бубнов. – Разберемся.

Приехали.

К тому времени Юля и Игнат уже успели и нацеловаться, и еще кое-что. Так, слегка, немножко. Они уже оделись и сидели на диване, по разные его концы, и смотрели друг на друга.

Риттер и Бубнов сели в кресла, напротив них

– Простите, что я напечатал этот кусочек, – сказал Риттер. – Там всего тринадцать с чем-то тысяч знаков, около трети листа. Кроме того, это текст, который я написал целиком. Не будем вдаваться в правовые штучки. Хотите – я напишу опровержение.

– Хотим? – спросил Бубнов у Юли.

– Простим, – сказала она. – Если Виктор Яковлевич ни на что более не претендует и дает нам честное слово. Мы верим без расписок.

– Не претендую и даю честное слово, – сказал Риттер.

– Хорошо, – сказал Бубнов. – А теперь самое главное. Буду краток. Я оплатил этот роман. Довольно дорого. Я тут посчитал: даже если это будет самый-рассамый бестселлер и даже получит какую-нибудь премию, он все равно не окупится той суммой, которую я на него истратил. Сколько я вам заплатил, господин Щеглов? Полгода по восемьсот евро в неделю, а три недели и по тысяче двести, это выходит полтора миллиона рублей с хвостиком. Плюс еще пять миллионов с лишним.

– Какие еще пять миллионов? – Юля подняла брови.

– Ой, ой, ой! – смешно захныкал Бубнов. – Что я, не видел? Всё я видел. Но я добрый. Но не вообще, конечно, еще чего. – Он посмотрел на Риттера и Игната Щеглова. – А только к тебе, моя любимая жена.

– Ты добрый, – вздохнула Юля.

– То есть почти семь миллионов рублей, – сказал Бубнов. – Считаем обратно. Сто тысяч евро. Или сто двадцать две тысячи долларов. Да ни на каком Западе таких гонораров нет! Особенно для первого произведения начинающего писателя! Значит, роман – мой. Вы можете философствовать хоть целый месяц, что-то мне доказывать, но это будет либо лживая софистика, либо наивные фантазии. Я купил этот текст. Вместе с авторскими правами. Ну. – Он обратился к Юле. – Что ты мне скажешь?

– Давай так, – сказала она. – Роман взамен меня.

– Что-что? – Бубнов даже не понял. – Кто-то тут сошел с ума.

– Погодите, – сказал Риттер. – Юля. Выйдем на минутку. Вы не возразите, господин Бубнов?

– Возражу! Разговаривайте здесь.

Но Юля вскочила и выбежала в коридор. Риттер поднялся с кресла, развел руками и вышел вслед за нею.

Они сидели на кухне.

Юле было шестьдесят три года. Она заметно располнела. Сетка глубоких морщин иссекала ее шею, спускаясь к груди. На груди были особенно некрасивые рубчики. Кольца сильно врезались в пухлые пальцы. Ногти были тусклые и слоились, коричневая крупа была на тыльной стороне ладоней. Волосы были пего-седые. Сквозь тонкую кожу дорогих туфель были видны выпирающие подагрические косточки.

– Это ужасно, – сказала она, глядя на свои руки. – Я старая и гадкая, да? Я тебе отвратительна да?

– Я тебя люблю, – сказал Риттер. – Как тридцать семь лет назад.

– Я тебя, наверное, тоже. Но ничего не сделаешь.

– Зачем ты меня бросила? – спросил он. – Почему не захотела за меня замуж?

– Я знала, что у тебя есть кто-то в Москве. Какая-то высокая золотистая красотка. Мне как будто предлагалось с ней соревноваться. Ты приезжал ко мне в Тверь, а потом уезжал в Москву, а там была она. Это было невыносимо. Она была как будто главней меня. Почему так? Зачем она была тебе?

– Потому что я знал, что ты все равно меня бросишь.

– Почему? – спросила Юля.