Читать книгу "Отцовский штурвал - Валерий Хайрюзов"

– Договорились, – быстро согласился Пряхин. – Если позволите, то буду вас называть Натальей Любимовной. – И тут же сам покраснел от сказанного. «Уж лучше бы промолчал!» – выругал он себя. Но по Натальиному лицу понял, что она услышала и по-своему оценила его шутку.

– Хорошо, пусть будет так, – просто и весело согласилась она.

Утром он не сразу узнал ее среди вывалившей из вагонов толпы. Светлая, весенняя, во всем белом, в обтяжку брюки, легкая шелковая кофточка, которая не прятала, а, наоборот, подчеркивала ее фигурку, через плечо коричневая кожаная сумка, в руках летний, от солнца, зонтик.

Пряхин даже застыл – она ли это?

Да, это была она, подошла и сама, не спрашивая на то разрешения, поцеловала его в щеку. Здесь, среди множества совсем незнакомых людей, они почувствовали себя близкими людьми, как бы выброшенными на необитаемый остров. Так же, не спрашивая, она по-хозяйски, точно делала это уже не в первый раз, взяла его под руку, и он, уже повинуясь неожиданному и приятному чувству, пошел за ней, туда, куда шли все – к выходу.

– Королева вместе с Румпелем улетела в Нукутск, – сообщила Наталья. – А то она бы обязательно была здесь. Эрик Петрович является спонсором этого мероприятия.

День выдался на загляденье теплый, тихий, солнечный. Они прошли через установленные на входе металлоискатели и очутились на летном поле.

Перед самым входом на летное поле Пряхин увидел бьющих в барабаны, одетых в оранжево-желтые с бордовыми складками одежды тибетских монахов. Головы у них были выбриты, рубашки были без рукавов.

– Мне в Непале рассказывали, что монахи обладают удивительными способностями, – сказал Пряхин. – Например, они могут при помощи своего тела высушивать холодные мокрые простыни, одежду, без всяких видимых усилий подниматься в воздух и многое другое. Все, что мы считаем существующим в реальности, они объясняют сознанием. Еще они утверждают, что вселенная имеет не только материальную, но и духовную природу.

– Ну и что? Вот Христос накормил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами, – сказала Наталья. – А после ходил по водам.

– Так это же Иисус Христос! Но, как сказано в Евангелии, «Бесполезно быть с Христом тому, кто не приник к нему верой».

Наталья Владимировна удивленно глянула на Григория.

– Был у меня случай. Садились мы в Старой Юхте, – начал рассказывать Пряхин. – На посадке вертолет поднял снег, и я потерял пространственное положение. Могло все закончиться плохо, но тут Господь оставил на земле для меня травинку. И она спасла нас. Потом мы всем экипажем сходили в церковь и поставили свечи. Даже Цырен Цыренович, мой бортмеханик. А он из этих, – Пряхин кивнул на сидящих музыкантов. – Кажется, даже некрещеный.

– Посмотри, посмотри на их руки! – неожиданно сказала она. – Мне они напоминают движения многорукого Шивы.

– Это у них отработано. Машут, как лопастями, – засмеялся Пряхин.

Миновав монахов, они прошли мимо ряженого медведя, который раздавал прохожим рекламные буклеты. Из автобуса вышли и пошли строем курсанты авиационного училища. По всей вероятности, они должны были участвовать в праздничной программе. Пряхин пожалел, что его родное Кременчугское училище находилось теперь в другой стране.

На летном поле одиноко, с ободранным хвостом стоял Ил-14, рядом с ним в высокой траве притулился вертолет. Чуть поодаль Ан-26 – все, что осталось от некогда знаменитого аэродрома Тушино, ставшего не менее знаменитой концертной площадкой Первопрестольной. Вокруг сцены уже сидели на траве многочисленные зрители. Играла музыка, тут же готовились к выступлениям артисты, дымили шашлычные, разворачивали свои торговые палатки продавцы.

Пряхин с Натальей Владимировной походили по полю, затем взяли кофе и присели под огромный красный зонтик. Пахло весной, свежей травой и пьянящим запахом распустившейся черемухи. Григорий вспомнил, как Наталья сказала, что здесь, в Тушино, на этом поле несколько веков назад табором стоял Самозванец. Сюда к нему стекались недовольные Шуйским казаки, подходили отряды поляков. Сигизмунд мечтал надеть на голову своего сына, Владислава, корону русских царей. А незадолго до этого казачья ватага под командой Ермака уже пересекла Каменный пояс и, преодолевая сопротивление хана Кучума, под парусами и веслами, без мобильных телефонов и компасов, по сибирским рекам пошла навстречу солнцу, отстраивая по пути остроги и зимовья. И, как в казацкой песне, начала прирастать Россиюшка Сибирью. А ныне все повернулось вспять, побежали обратно за столичными калачами и огнями в Первопрестольную. В жизни ничего не бывает лишнего и случайного. Здесь, посреди каменных улиц и домов, как сотню лет назад, оставался заросший травой кусок нетронутого поля. Здесь, как тысячу лет назад, цвели одуванчики, каждую весну пробивались на свет чертополох, подорожник, клевер и татарник. Григорий уже знал, что очень скоро на этой низине построят каменные дома и тушинский аймак станет очередным районом и станут здесь табором не вольные, свободные казаки, а такие же, как и он, понаехавшие в Москву люди, которые с удовольствием загонят себя в бетонные клети, сядут к телевизорам, компьютерам и будут требовать от властей хлеба и зрелищ. Закон спроса и предложения никто не отменял и не отменит. Зрелище должно быть наполнено, его будут откусывать, как пирожное, и потягивать, как пиво. И какое дело всем до величайшей Смуты, поразившей в самое сердце русскую государственность? И уже новая поросль будет ходить по магазинам, больницам, ругаться в очередях, хаять существующие порядки и хранить в своих карманах связки ключей от всех замков и дверей, от самих себя. Что изменилось за эти столетия? Вместо живых коней стоят на привязи у подъездов лакированные, воняющие бензином железные кони. И попробуй притронься к ним, хозяева будут биться за них, не жалея своих сил. Пряхин улыбнулся. Слава богу, что рядом с ним сидит не Марина Мнишек, а Наталья Владимировна. И пришли они сюда, на это поле, на своих двоих. Глядя на нее, Григорий размышлял, для чего и зачем они здесь, на этом поле? Если в этом мире нет ничего случайного, значит надо принять все происходящее в нашей жизни. Что придает смысл всему, что творится вокруг него, да и в нем самом. Он смотрел на ее лицо, на полураскрытые подвижные губы. Говорят, что женщину выдают губы, глаза можно закрыть очками, губы не закроешь. У Натальи они жили своей жизнью, расплывались в улыбке, когда она ловила взгляд Пряхина, вытягивались вперед, как у ребенка, когда мимо них строем проходили курсанты и раскрывались лепестком, обнажая белые зубы, когда она, задрав голову, смотрела вверх, наблюдая, как над полем, высматривая добычу, делая плавные круги, парил копчик. Он знал: там, где много людей – будет чем поживиться.

– Скоро это поле обнесут забором, – сказала Наталья. – Говорят, здесь построят стадион и новый микрорайон.

– Уже и тайгу обносят изгородью, – ответил Пряхин. – Будут сдавать в аренду немцам и китайцам. Или просто отдадут не за понюх.

– И ничего не останется тем, кто будет после нас, – вздохнула Наталья.

Пряхин вспомнил свою прежнюю летную жизнь. Она пролетела в один миг, без светофоров, толчеи в метро, автомобильных пробок, бетона, асфальта, указателей на перекрестках, без аптек и афиш, лопасти над головой отсчитывая секунды, складывали их в часы и недели, и тогда казалось, нет им износа. Но все закончилось, быстро и неожиданно. И в той жизни не было ряженых, все было настоящим – и медведи, и люди. И был в ней еще особый смысл, без которого он не находил себе места и применения в Белокаменной, куда стремятся тысячи и тысячи людей со всей России.