Читать книгу "Волынский. Кабинет-Министр Артемий Волынский - Зинаида Чиркова"

Пыталась и ещё найти жениха Елизавете, но всё не получались эти сватовства. И Екатерина пила и пила не в меру. И заболела тяжело, металась в горячке. Придворные с ужасом ждали её кончины. Как раз в эти дни и открыл заговор против себя Александр Данилович Меншиков. Он не стал терять времени.

В конце апреля двадцать седьмого года почувствовала императрица некоторое облегчение, и опять встал у её постели Меншиков с двумя заготовленными указами. Екатерина безвольно подписала их, даже не спросив о содержании, как подписала ещё раньше тестамент — завещание в пользу сына царевича Алексея.

А указы те Меншиков сразу направил по руслу. Одним указом предписывалось взять в Петропавловскую крепость генерал-полицмейстера Антона Девьера, а вторым создавалась следственная комиссия, в которую вошли канцлер Гаврила Иванович Головкин, князь Дмитрий Михайлович Голицын да четверо военных — тайный муж царской дочери Прасковьи, генерал-лейтенант Дмитриев-Мамонов, князь Григорий Юсупов, генерал-майор Алексей Волков и обер-комендант столицы бригадир Фаминцын.

И началось расследование преступления Антона Девьера. Он был близким родственником Меншикова — женат на его родной сестре Анне Даниловне, но князь, негласно руководивший расследованием, не посмотрел на её слёзы и просьбы. Ему важно было достать своих противников рукой императрицы...

Антона Девьера обвинили в том, что он «явился подозрителен в превеликих продерзостях, но и, кроме того, во время нашей, по воле Божией, прежестокой болезни многим грозил и напоминал с жестокостию, чтоб все его боялись», а «кто к тому делу приличится, следовать же и разыскивать и нас обо всём рапортовать обстоятельно».

Предшествовал аресту Девьера выход Меншикова от императрицы. Князь подошёл к генерал-полицмейстеру, снял с его шеи пожалованный ему орден и приказал караульному арестовать генерала.

Анна понимала, что следственная комиссия, превращённая потом в Учреждённый суд, — дело рук самого Меншикова. Он избрал в следователи и допросчики своих людей и толковал обвинения Девьеру так, как было угодно ему. А из записок своих шпионов при дворе Анна знала, как часто встречался светлейший с членами комиссии и, что показательнее всего, с Андреем Ивановичем Остерманом.

Вице-канцлер империи Остерман был ловким и видным политиком, сразу заболевал в случае какой-либо грозы, но был такой знаток придворных интриг, так умел их сочинять, что следов не оставалось, а выходило всё по его плану.

Обвиняли Девьера в том, что, находясь во дворце во время болезни императрицы, он веселился, а не печалился и цесаревнам Анне и Елизавете не выказывал почтения. И ещё в том, что говорил великому князю Петру Алексеевичу, что за его невестой будут волочиться поклонники.

Короче, всё было на словах, а действий не было. Девьер скоро отмёл все обвинения: смеялся-де он потому, что по ошибке назвал лакея Егором, а этим именем прозвали придворного шута Никиту Трубецкого, цесаревнам всегда отдавал «решпект», а не встал однажды лишь потому, что Анна Петровна сама не велела ему вставать.

Но когда императрице доложили об ответах Девьера, она «изволила повелеть ему, Антону Девьеру, объявить последнее, чтоб он по христианской должности и присяжной объявил всех, которые с ним сообщники в известных причинах и делах, и к кому он ездил и советовал и когда, понеже-де надобно то собрание всё сыскать и искоренить ради государственной пользы и тишины. А ежели не объявит, то пытать...»

И Анна понимала, что сказано это было не самой императрицей, а с подсказки Меншикова. И следовал о том письменный указ.

Девьера пытали, заставляя припоминать малейшие разговоры с важными государственными сановниками.

Анна узнала, что и её подруга и наперсница, дочь Петра Михайловича Бестужева, княгиня Аграфена Петровна Волконская, не выносившая самохвальства Меншикова, тоже оказалась замешанной в это грозное дело. У неё был свой кружок людей, которые осуждали светлейшего за то, что он забрал слишком сильную власть. Далеко им было до важных вельмож, всё тоже ограничивалось разговорами, но Анна затрепетала: как бы и она не оказалась запачканной, ведь и она позволяла себе иногда пустить стрелу в светлейшего, на которого была особенно зла в связи с неудавшимся сватовством Морица Саксонского.

Но Меншикову меньше всего нужны были лишние люди в этом деле — погубить он хотел только тех, кто очень мешал ему. А больше всех досаждал бывший союзник и соратник Пётр Андреевич Толстой.

Меншиков подослал к Волконской своего человека с просьбой открыть, что говорил Толстой и известно ли ей, с каким докладом тот хотел явиться к императрице. Аграфена Петровна сразу испугалась и выдала всё, что говорил Толстой. Хотела было подольститься княгиня Волконская к Меншикову, да тут же ей была дана подорожная в Москву и указано жить в своих деревнях или в Москве безвыездна.

Так потеряла Анна верного человека, доставлявшего ей сведения о придворной жизни. Но из других источников она знала всё или почти всё о следствии и суде над Девьером, Толстым и другими лицами, неугодными Меншикову.

Сначала Девьер запирался: никаких сообщников у него нет и ни к кому ни за каким советом он не ездил, не ходил и не советовался ни с кем ни о каких государственных делах, но после пытки сказал, что по возвращении из Курляндии был у герцога Голштинского, у которого спросил, слышал ли он о сговоре великого князя. Тот утвердительно кивнул головой и в свою очередь спросил Девьера, не будет ли это противно интересам её императорского величества. Пытки продолжались, и Девьер начал называть имена и припоминать разговоры — и с Бутурлиным, и со Скорняковым-Писаревым, и с князем Долгоруковым, а потом и с Толстым и Ушаковым.

Всех их привлекли к дознанию...

Вот и выявились главные противники светлейшего, и хуже всего, что в самом центре — герцог Голштинский. А это уже фигура, которую не сбросишь со счетов, ему не предъявишь обвинение, на него не подпишет указа даже умирающая императрица. Значит, думалось светлейшему, надо оставить его в полном одиночестве, чтобы и советоваться было не с кем и линию свою не вёл против Александра Даниловича.

Самым главным поводом для неудовольствия высших сановников было именно это сватовство дочери Меншикова за великого князя Петра.

Но заговорщики не ограничивались лишь разговорами о сватовстве Меншикова. Обсуждали они и возможных кандидатов на российский престол. Решили, что более всех подходит Анна Петровна: и умна, и на отца похожа; может и Елизавета царствовать, только посердитее будет.

Разговаривали о противодействии дельца Меншикова интересам её величества и договорились убедить Екатерину короновать Анну Петровну — так Екатерине и самой будет надёжнее, поскольку это её родная дочь. Можно короновать и обеих — и Анну, и Елизавету. Раздумывали и над судьбой царевича Петра.

— Как великий князь научится, тогда можно его за море послать погулять и для обучения посмотреть другие страны, как и прочие европейские принцы посылаются, — размышлял Толстой, — чтоб между сем могла утвердиться здесь корона их высочеств...